Дирк Уиттенборн - Жестокие люди

Если бы не она, этот мускулистый стероидный урод никогда не поставил бы мне зачет.

«О, Господи!». Опять у мамы что-то с тостером случилось. «Давай же», – простонала она, и раскладушка ударилась о стену. Я старался думать о яномамо. Потом решил перечитать статью в географическом журнале, которую написал мой отец, чтобы перестать представлять себе все эти страсти, которые происходили в соседней комнате. Ни его, ни людей яномамо я никогда не видел. Но в журнале была фотография четырнадцатилетней полуобнаженной девочки. Это дитя тропического леса, абсолютно голое, если не считать покрывающих тело татуировок, с торчащими грудками, с иглами дикобраза, которыми были проколоты щеки, было похоже на панка из Каменного века. Девочка напомнила мне бродяжек с площади Сейнт-Марк, у которых тоже был пирсинг. Мне было страшно заговорить с ними, и уж тем более подойти поближе. Сейчас они меня возбуждали. Тогда я схватил журнал с девушкой месяца, лежащий на полу (кстати, она явно умела пользоваться бритвой) и вообразил, что бы почувствовал, если бы она в темноте прикоснулась к моей наготе. Но вместо этого мне пришло на память то, что произошло в один зимний вечер, когда мама торопилась на родительское собрание (то самое, когда она упрашивала Крауса поставить мне зачет, чтобы меня не отчислили за неуспеваемость). Она крикнула мне из ванной, чтобы забыла шампунь в хозяйственной сумке, которая стояла на кухонном столе. Когда я передавал ей его в душе, то закрыл глаза, но она, забирая его, нечаянно дернула за занавеску, и полетела вниз вместе с карнизом, словно парус, который быстро спускают во время шторма. На лицо мне полилась вода. Мама отпрянула назад и поскользнулась. Чтобы не упасть, она схватилась за кран с горячей водой, и случайно повернула его, из-за чего из душа полился настоящий кипяток, так сильно ошпаривший ее зад, что она с воплем выпрыгнула из душа и очутилась прямо в моих объятиях. Знаете, когда вы впервые обнимаете обнаженную женщину, вам меньше всего хочется, чтобы она оказалась вашей матерью.

Все произошло очень быстро. Глаза у меня были по-прежнему закрыты, и, Господь свидетель, мне бы и в голову не пришло взглянуть на нее, если бы она не засмеялась. (Мне всегда хочется узнать, почему кто-то засмеялся). Она хихикала, словно девчонка, а не мать семейства. Просто сгибалась от смеха. Между ее грудей, когда она их сжимала, образовывалась ложбинка, вполне достойная того, чтобы ее продемонстрировали на страницах журнала «Пентхаус». В низу живота у нее остались мыльные пузыри. Да, пожалуй, все это было довольно забавно. Но я был слишком поражен лицезрением наготы своей матери, чтобы почувствовать комичность ситуации.

Сказать по правде, мне было трудно определить, кто меня так возбудил: то ли девицы яномамо с четвертым размером лифчика, то ли женщина с разворота, то ли моя мать. Мне было не просто неприятно от этой мысли. Это было ужасно.

А мама с англичанином что-то совсем развеселились. Я знал, что они смеются не надо мной, но легче мне от этого не стало. У меня было такое чувство, что я стал жертвой какого-то колоссального межнационального розыгрыша, о котором известно только посвященным. Яномамо, «жестокая» девушка, сжимающая палку с заостренным концом и улыбающаяся притворно скромной улыбкой, лоснящаяся журнальная девка, скалящая зубы, словно деревенский дурачок, сосущая леденец и разводящая ноги для того, чтобы ее осмотрел гинеколог, моя мама, использующая лубрикант, чтобы ублажить своего гитариста-англичанина… Все они были из одной банды, и все они имели то, чего у меня не было. Понимаете, вдобавок ко всем горестям сегодняшнего утра, я был единственным девственником в своем классе, за исключением Хлюпика. Но у него была железная отмазка: одна его нога была на восемь дюймов короче другой. Кроме того, он чавкал, когда ел.

Мне стало легче, когда я услышал, что англичанин взял гитару и потопал вниз по лестнице. Я подошел к окну, чтобы посмотреть, как он выйдет из дома. Мужчина был одет в кожаные брюки, и волосы у него торчали в разные стороны. Остановив такси, он повернулся, посмотрел на наши окна и помахал рукой. Вот идиот! Не видит, что ли, как я ему средний палец показываю?

Через несколько минут в мою дверь постучали.

– Выходи, ягненок, пора завтракать.

Мама называла меня ягненком, когда я болел. И еще когда она чувствовала себя счастливой.

– Нет! – Я знал, что она заглаживает свою вину, но мне от этого было не легче.

– Ну же, Финн. – Так меня зовут. Позвольте представиться.

– Нет! – Я швырнул в дверь один из моих порнографических журналов, чтобы она поняла, что мне не до шуток. А может, втайне я рассчитывал на то, что она взбесится, с шумом распахнет дверь и убедится, что в моей жизни полно других женщин?

– Я блинов напеку…

– В гробу видал твои блины. – Кроме того, мне было прекрасно известно, что молока у нас в доме нет.

– Послушай, Финн… – Мама приоткрыла дверь. Журнал, который лежал прямо у ног, она не заметила. Щеки у нее были красные – видимо, англичанин не утруждает себя бритьем. В махровом халате она выглядела как обыкновенная мамаша, а не как чья-то любовница. Когда она зажигала свою первую за этот день сигарету, руки у нее чуть-чуть дрожали.

– Я-то думал, ты бросила курить. – Мне не хотелось с ней ссориться, но мне было трудно сдержаться.

– Правильно думал. – Она открыла окно и выбросила сигарету прямо на улицу. – Ты на меня сердишься?

– Нет. – Как я уже говорил, ссориться мне не хотелось.

– Ты меня любишь?

– Да.

Просто поразительно, как на нее подействовали эти слова: внутри у нее словно зажегся ровный и мягкий свет. Казалось, что она полая внутри, словно фонарь из тыквы, внутрь которого вставляют свечу на Хэллоуин.

Что ж, теперь все пойдет как надо. На часах было полдевятого утра, а бабушка с дедушкой придут не раньше двух. У мамы полно времени, чтобы привести в порядок себя и нашу квартиру. Каждый раз после всенощного бдения с очередным мужиком, она чувствовала огромный прилив энергии, который направляла на домашние заботы. Включив кассету с записями песен Боба Марли, она начинала переставлять мебель, отмывать пол в ванной и менять бумагу, которой мы покрывали полки – как я уже говорил ранее, один грамм кокаина превращал маму в городской вариант Бетти Крокер. (Никогда не существовавшая в реальности женщина; рекламный персонаж, созданный менеджерами одной компании по производству продуктов питания; героиня, якобы отвечавшая на письма домохозяек и «автор» знаменитой поваренной книги; имя стало нарицательным для умелой хозяйки). У меня не было никаких сомнений, что она легко выманит у своих родителей деньги на билет в Южную Америку. Все, что ей было нужно сделать – это приготовить омлет с сыром и поддакивать, пока они будут рассказывать о ее кузинах, чьи дела шли гораздо лучше, чем у нее. Они уйдут в полной уверенности, что у нее все в порядке, а мама без сил упадет на кровать, и все будет хорошо, по крайней мере, до тех пор, пока я не окажусь в джунглях Амазонки вместе со своим отцом и племенем «жестоких людей». Могу себе представить, какие приключения ожидают меня в Южной Америке. Возможно, я расстанусь с девственностью при содействии юной красотки из третьего мира – как раз в том месте, куда она воткнет копье. Или спасу отца от стаи пираний, не дав им обглодать его до костей, так что он преисполнится ко мне такой благодарностью, что, в свою очередь, спасет маму. В общем, я был убежден, что если мне удастся добраться до той реки, где засел мой папа, то все проблемы будут решены. Видимо, я унаследовал от мамы любовь к призрачным иллюзиям.