Николай Шипилов - Остров Инобыль. Роман-катастрофа

— Считай, Игнатий, что вы с японцем языка взяли! — сказал полковник, свернул листовки вчетверо и упрятал под куртку. — Как там: гладко было на бумаге?

— Да забыли про овраги!

— А по ним ходить!

Полковник Тарас бодрился, подмигивал старику, улыбался японцу, но уже понимал, что с таким подлым и беспощадным вторжением Россия имеет дело впервые.

— Оставляю вам пока вот этот пулемет… Потом ребята поднесут что посущественней…

С холма, через лес он направился к дому с имперским флагом России.

И что она теперь — Россия? То, что под ногами, под подошвами ботинок? Он уходил по мокрой траве, продирался сквозь ночные кусты и моросящий дождь, уходил скорее, уходил, чтобы побыть одному и представить себе дальнейший ход событий. То, что он узнал, подавило его и сделало бессмысленным всю его душевную и мозговую работу за десять лет, лишило смысла и этот набег.

Поздно. Деньги утратили силу. И те ли это деньги, ради которых стоило подставлять людей под пули, превращать их в благородных разбойников?.. Летчик авиации МК Игорь одним своим решением сделал сегодня для России больше, чем тысячи говорунов и заторможенных вождишек… Каков же выход? А он один — оборона острова. Похоже, в Министерстве катастроф не все правильно рассчитали: суши осталось совсем ничего. Значит, за эти клочки земли и будет война. И шансов на победу в ней нет. Возможно, что еще до прямых стычек всех победит вода.

И в какой-то момент полковнику подумалось, что нужно распускать народ, пусть каждый решает сам, как ему прожить последние свои дни в этом раскромсанном ложью мире…

Генерал Жучков предложил назвать остров — Соединенные Острова России.

— А сокращенно получается — СОР! — ужаснулся Федор Федорович.

— РОС! — сказал маленький Гоша. — Русские Острова Свободы!

И все согласились с этим.

— Какой образованный мальчик! — воскликнула домработница Надя.

— Устами младенца, бинть!

Дед дал мальчику одобрительного шлепка и тут же поцеловал в щеку. После чего обеспокоился, округлил глаза и коснулся губами лба мальчика. Потом сказал жене:

— У Гошки жар!

Та, встала на колени перед мальчиком, встревоженно прижала к себе белесую голову Гоши. Она покрывала ее поцелуями и сердито косилась в полутьме на место, где еще недавно сидела Раиса Крянгэ, словно та была виновницей Гошиной хвори.

Раиса не видела и не чувствовала этих подозрительных взглядов в доме Крутого. Глаза ее были закрыты.

Брылястый краснорожий юноша, который то и дело без стеснения почесывался и оглаживался, говорил, не глядя на закованную в наручники Раису Крянгэ:

— Ты сам подумай, Тюня: че она там паслась полдня, если шла сюда? Скажи, Тюня!

Рот цыганки без всякой необходимости был заклеен скотчем. Глаза закрыты. Лицо — белее снега.

Тюня, лицо которого утром исцарапала Раиса, беспрерывно зевал. И еще не закрыв рта, он закивал, а потом и заговорил:

— Точняком! Надо обшмонать ее, Сынок! Ты посмотри на нее — волчица! У нее под одеждой или пояс шахида, или еще какая приблуда, шеф! Точняком! Вот загляни сам!

Третий из их команды, который был мрачно глухонемым после контузии в Чечне, стоял с биноклем на боевом посту у окна.

Крутой мало отличался от этого третьего — он спал в обнимку с винтовкой, сидя в кресле.

Брылястый сказал:

— Бык ты картонный, понял?

— Че ты, Сынок, че ты? Че я сделал?

— Че-о? Бестолковка-то на че? Поставил на стреме немого! Ну и как он нас предупредит, если атас? Му-му — или как?

— Это у тебя, Сынок, голова, чтобы баланду есть! Немой, если че — пальнет! Медведь в берлоге проснется…

— Слушай, пойдем похряпаем чего-нибудь?

— Да, какой-нить занюханной жратвишки в топку кинуть бы — ништяк…

Брылястый Сынок подошел и похлопал часового по плечу. Тот обернулся.

— Охраняй! — указал Сынок на Раису. — А мы, — он показал пальцем на Тюню и на себя, — пойдем ням-ням… — и показал это ням-ням, шустро двигая у рта воображаемой ложкой.

Глухонемой понимающе кивнул и сглотнул слюну.

— Мы тебе принесем! — сказал Тюня, вежливо кивая в подтверждение. — Суп-санде на куричьей звезде и две котлеты, которым сносу нету. Да ведь, Сынок?

— Проглоти язык, Тюня, и сыт будешь. Пошли…

Утренняя цыганка казалась глухонемому мертвой. Лишь пальцы ее рук в наручниках легонько подрагивали.

Крутой по-прежнему спал, дыша туманным перегаром на вороненый металл красавицы винтовки. Двое корешков ушли на первый этаж, преодолевать водную преграду на пути к холодильнику. Глухонемой часовой подошел к Раисе, помня сладкое утреннее приключение в ее машине, когда наклонился над ней, любуясь ее бледной и смуглой кожей, когда понюхал ее темно-синие волосы. Он бы женился на ней, несмотря на утреннее надругательство. «Сказка… Ты моя сказка… И никого на земле… Я убью всех ради тебя, и мы останемся одни на этом острове… Ты и я…»

Пластырь изуродовал ее прекрасный алый рот. «Зачем? Тут кричи, не кричи…» Глухонемой оторвал липкую ленту — голова ее дернулась, на пол упала шпилька из волос. Он наклонился к ее бесчувственным губам — она взвилась змеей к его горлу, стиснула белые мышиные зубы на кадыке, а весом всего падающего своего тела вырвала его…

Когда сыто щурясь пришли ее обидчики, Раиса взяла на мушку Сынка:

— У вас остался выбор. Вы хотите умереть или хотите, чтобы я погрузила вас в транс?

Сынок ершился, кося глазом на спящего Крутого, и ритмично раскачивался, будто слышал танцевальную музыку.

— Никуда меня погружать не надо, слышь, ты!.. Давай подумаем, зачем нам теперь ватрушки делить! — говорил он.

— Ну! — поддержал Тюня. — Че нам делить, когда потоп, слышь, тетка?

— Ладно, не буду. Но нынче утром вы испытали множество впечатлений и впитали их в себя. Теперь вы уже ощущаете их, не правда ли?

Сынок закрыл уши ладонями и закричал Тюне:

— Закрой уши, чмо, она же нас овцами делает, бар-р-ран!

— Кто закроет уши — тот закроет глаза! — пригрозила Раиса, не меняя ни силы голоса, ни выражения лица, на котором ровно, матово светились страшные глаза. Она только подернула стволом, будто скинув с подонков невидимый защитный покров. Оба опустили руки вдоль сильных тел и осели этими телами, как бы лишенные вертикальной оси.

— Теперь подумайте несколько минут и представьте себе последовательность всего, что там происходило. Расслабьтесь… Глазки закройте… Мысленно вернитесь к шоссе… Там дождь… Он шумит тихо… Слышите? Тихо, как шепот девушки… Девушка верна и ласкова… Ласкова, послушна, как раба… Как глина… Она глина — да, Сынок? А я твоя мама… Мама… Закрой глазки… Возьми Тюню за ручку. Это — девушка. Ее зовут Тоня. Вы с ней делаете новые вещи… Но не знаете, как вы их делаете… И не знаете, почему вы их делаете…