Терри Сазерн - Блистательный и утонченный

Строгая мисс Стивен, ночной секретарь, сидела за своим столом в фойе.

— Мисс Стивен, — жестко сказал доктор Эйхнер, — не сходите ли вы в Западное крыло, в комнату медсестер, и не поищите ли там мою мисс Смарт? У меня кое-что срочное, и я пока посижу на вашем месте.

— Конечно, доктор, — сказала мисс Стивен и в спешке вышла.

А доктор, минуя несколько дверей, побежал к своему офису. Там он взял из бара свежую бутылку виски как раз той марки, что вливал в мистера Тривли, вылил пинту в один из своих собственных графинов, а наполовину наполненную бутылку он положил в карман пальто. Затем он открыл клозет, подхватил мистера Тривли и, пристально следя за происходящим вокруг, протащил его через пустое фойе, на веранду, вниз по лестнице и положил на пол перед задним сиденьем машины. Он вернулся к секретарскому столу и написал записку для мисс Стивен:

«Мисс Стивен. Простите, что побеспокоил вас. Я был уверен, что видел нашу мисс Смарт, направляющуюся в комнаты отдыха для медсестер, чтобы переодеться, но я ошибся — большинство наших девушек так похожи друг на друга в этом белом (позвольте мне сказать, пожалуйста, что за исключением той, которая сейчас это читает!), что они теряют индивидуальность и их очень легко перепутать. У меня есть домашний номер мисс Смарт, и я ей позвоню. Спасибо вам за ваше беспокойство, мисс Стивен. Мне надо бежать. Спокойной ночи.

Он пошел прямо к машине, сел в нее и выехал в ночь. Когда машина повернула на Уилшир и стала взбираться на гору, доктор легко открыл отделение для перчаток, вытащил частично наполненную бутылку виски и отложил ее.

Фред Эйхнер вел машину через сгущающуюся темноту без страхов и дурных предчувствий. Автомобиль «Кайзер-Даррин», по сравнению с машинами, к которым он привык, несколько раздражал доктора, но вполне подходил под его безрассудное настроение. Он доехал до заброшенной горной дороги и поехал вверх, оставляя огни города далеко позади. Он спокойно ехал около получаса, и единственным звуком в ночи был звук постоянно урчащего мотора и медленный стон резиновых шин, шуршащих по гравию после каждого поворота. Доктор вел машину практически на автомате, одновременно скрупулезно изучая отдельные части дороги, особенно те, которым предшествовали предупредительные знаки. Наконец, увидев дорожный знак «Опасно. Резкий поворот, 200 футов», он замедлил машину. Сразу за знаком фары выхватили угрожающий белый крест указателя и красные огни отражателя. Он остановил машину и вылез, чтобы разведать местоположение. Это был крутой поворот с обрывом в тысячу футов за оградой.

Доктор внимательно обследовал местность, забрался на ограду, чтобы изучить землю перед обрывом. Внизу был глубокий, бездонный туман, который, в свете восходящей луны, казался молочно мягким, как будто все огромное пространство внизу и скалы вокруг были залиты чистой, теплой водой. В этом свете лицо доктора также казалось изменившимся, расплывчатым, и когда он вернулся к машине, его явно трясло от волнения. Он сел внутрь и, не поворачивая ключа зажигания, откатил машину приблизительно на сто футов назад. Он завел мотор и, уставившись вперед, на белую ограду, несколько раз с ужасным ревом надавил до отказа на акселератор, затем поехал вверх, быстрее и быстрее, прямо на ограду, а потом — в нужный момент — нажал на тормоз, и машина с визжанием закрутилась, ударившись об ограду, и остановилась, развернувшись боком, в двух футах от края обрыва.

Минуту доктор спокойно сидел за рулем, затем вылез и посмотрел на свою работу. Это была первоклассная работа. Почти все края машины он разбил об ограду, оставив позади на дороге семнадцатифутовый черно-выжженный ужасающий мазок. Все, что теперь было необходимо сделать, — это отпустить тормоз, и тогда машина поехала бы дальше. Он отключил двигатель и поставил машину на передачу, для безопасности поставив на ручной тормоз. Он вылез из машины и подтянул Тривли на переднее сиденье, за руль, после чего закрыл двери и, просунувшись внутрь, включил зажигание, поставил рычаг передач на третью скорость и отпустил аварийный тормоз.

Машина медленно поехала вперед и вперед, лениво и пьяно. Сначала могло показаться, что она плыла, держась на поверхности, как камфорный шарик, упавший с высокого здания, затем она прыгнула через первый борт, слегка накреняясь в пустоту, где, казалось, снова плыла, нетронутая в мягком море лунного света, пока не ударилась о землю. Ударившись, она взорвалась, но словно бездымная бомба — почти неслышно на таком расстоянии.

Послонявшись несколько минут по выступу рядом с оградой, он быстро осмотрел жженые следы на шоссе позади, а затем пошел вниз по дороге. У него заняло почти три часа, чтобы добраться до автобусной остановки, откуда он отправился прямо домой, поужинал, почитал часик и затем лег спать, словно усталый любовник.

Что касается Барби Минтнер, то Ральф так и не позвонил ей ни разу за весь день, и в ту ночь она плакала, пока не уснула.

На следующий день неимоверным усилием воли она заглушила в себе желание быть в диспансере ровно в два часа, когда он пришел. Вместо этого она прождала целый час и в итоге появилась там как бы случайно, по делу, чтобы взять аспирин и фенобарбитураты.

И когда она появилась, юноша казался каким-то образом смущенным, но также было вполне очевидно, что он слегка раздражен тем, что она не пришла раньше.

— Привет, незнакомка, — сказал он пресыщенным тоном, слегка нахмурившись.

— Привет, — сказала она с притворной дружеской теплотой.

— Ну, — сказал он, — ты определенно изменилась!

— Что ты имеешь в виду? — спросила Барби, изображая удивление.

— Ну, если ты не догадываешься… — сказал он, при этом выглядя задетым, но как бы стряхивая обиду.

Барби, пытаясь изобразить здравое самообладание, протянула юноше свой список лекарств.

— Я хотел позвонить тебе вчера, — продолжал он, уже легким тоном, почти мечтательно, собирая препараты с полок.

— У нас было достаточно работы, — беззаботно сказала Барби, рассматривая свои ногти.

— Но мне нужно было уехать из города, — продолжал Ральф. — Я звонил вчера вечером, и они сказали, что ты уже легла спать.

— Да? — сказала Барби, прикусывая язык. — Они мне не сказали.

— Они не сказали? — сказал Ральф с озадаченным видом, подходя к девушке поближе. — Ну, нет, я думаю, что это я им ничего не сказал.

— Ты мог бы оставить сообщение, — сказала Барби, уступая, с полными слез глазами.

— Ну, — сказал Ральф, и видно было, что его собственная боль еще не совсем утихла. — Я думал, что я увижу тебя гораздо раньше, чем сейчас.

— Ты думал?! — воскликнула она, схватила свои препараты с прилавка и демонстративно удалилась.