Майкл О'Двайер - Утопая в беспредельном депрессняке

Слезы облегчения навернулись у меня на глазах. Винсент сказал, что все будет хорошо и что мне не о чем беспокоиться. После этого он подоткнул мое одеяло и пожелалмне спокойной ночи.

Я спал сном праведника, пока в четыре часа меня не разбудил Бобби.

— Я все равно доберусь до него. Ты меня слышишь, Алекс? Я прикончу эту гадину.

После этого мне приснился кошмар. Я видел морское чудовище на краю земли — оно не снилось мне уже несколько лет.

Бобби вел себя исключительно тихо и примерно.

Слишком примерно.

Он что-то замышлял.

Я был уверен в этом.

Я не находил себе места, когда он был таким паинькой.

Он даже не притронулся к подаркам, которые я получил ко дню рождения.

Он только улыбался, когда я спрашивал, что он задумал.

Он говорил: «Подожди, увидишь».

Знал ведь, что я терпеть не могу ждать.

Он вернулся из школы очень поздно.

Сказал, что был в гостях у приятеля.

Бобби не выносит своих приятелей, так зачем ходить к ним в гости?

Он шептал мне по вечерам перед тем, как ложиться спать:

— Подожди, всему свое время.

Я прямо чувствовал, как он улыбается в темноте.

Что бы он ни задумал, долго тянуть он не будет.

Он был слишком возбужден.

Вот черт.

Эри исключили из школы.

Однако это не остановило Бобби. Ему потребовался целый год — или он нарочно ждал целый год, — но в конце концов отомстил Эри. Ровно через год после того, как Эри исключили из нашей школы, вся его семья и соседи были разбужены среди ночи отчаянным визгом.

Бобби поджег их пса.

Пса звали Эйнштейн. Объятый пламенем, он носился по двору, воя от боли. Семья сделала все, чтобы спасти его, но не смогла. Тело собаки было в ожогах. Шерсть — там, где она уцелела, — потеряла свой красивый золотистый цвет и превратилась в страшную черную обугленную щетину. Кожа была покрыта волдырями. Эйнштейн сломал ногу, потерял зрение и непоправимо повредил легкие, вдыхая дым и огонь. Не оставалось ничего иного, как усыпить его.

Ни у кого и подозрения не возникло, что это Бобби.

Этого было достаточно, чтобы привести Бобби в хорошее настроение почти на месяц.

А потом в нашей жизни появилась Сьюзен.

Девочка из соседнего дома.

Бобби окончательно спятил. Он без конца разговаривал сам с собой, а по ночам рычал и выл под одеялом. Я думаю, он хотел создать впечатление, будто беседует с дьяволом, но мне-то было ясно, что это он сам говорит низким и хриплым голосом. Меня ему было не одурачить.

Бобби был влюблен в себя самого. Оно и понятно — ведь больше никто его не любил. Он часами запирался в ванной, рассматривал себя в зеркале, обливался отцовским лосьоном после бритья, долго и тщательно причесывался, принимал различные позы и старался выпятить мускулы, которых у него не было.

Однажды я решил пройтись мимо дома О'Лири — посмотреть, что там происходит?

На дверях висело объявление «Продано», написанное большими красными буквами.

Каждое утро, когда я ехал в школу на велосипеде, то встречал девочку из соседнего дома. Она ходила в школу, которая была через дорогу от нашей, и всегда улыбалась мне.

При этом я чувствовал какое-то… не знаю даже, как сказать. Что-то странное.

Ее звали Сьюзен.

Бобби придумывал ей всякие прозвища. Она ему, очевидно, не нравилась.

В день, когда мне исполнилось тринадцать лет, я получил поздравительную открытку без подписи. Я надеялся, что она от Сьюзен, и это означает, что она хочет подружиться со мной. У меня никогда еще не было друзей, которые были бы девчонками.

Бобби назвал меня слюнтяем.

У меня появились прыщи.

Прямо на лице.

Бобби сказал, что их надо выдавить.

Ему хотелось посмотреть, как из них пойдет гной.

Брр…

Винсент сказал, что я ем слишком много шоколада.

Я не поверил ему, потому что шоколад коричневый, а прыщи были белыми.

Гектор посоветовал мне прекратить фотографировать Сьюзен — снимки получаются неинтересные.

А по-моему, она выглядит на них неплохо.

Для девчонки, конечно.

Бобби стал быстро расти и почти догнал меня.

Обидно.

Я не видел Сьюзен с самого начала занятий, хотя высматривал ее на улице каждый день. Куда она подевалась?

Хелена сказала, что Сьюзен уехала с родителями в Америку и вернется только после Рождества.

Добавила, чтобы я не волновался.

Чего это я вдруг буду волноваться?

Винсент все время спрашивает, почему я хожу как в воду опущенный.

Хелена при этом только улыбается.

Бобби дразнит меня.

Он говорит всем, что я влюбился в Сьюзен.

Это неправда.

Честное слово.

На Рождество я получил поздравительную открытку из Америки.

Она была не подписана, но я знал, что это от Сьюзен.

Я тоже хотел послать ей открытку, но не знал, где она находится.

Винсент сказал, что Америка — огромная страна.

Я подумал, не нанять ли Гектора, чтобы он нашел ее, но решил не нанимать, потому что, во-первых, он слишком много берет за работу, во-вторых, он еще не нашел сестру Макмерфи, а в-третьих, Хелена сказала, что Сьюзен вернется через две недели.

Две недели можно и подождать.

Хелена сказала, что мне надо ходить на дополнительные занятия по ирландскому и математике к учительнице, которая живет через дорогу от нас. На кой мне это, спрашивается? Я не собираюсь говорить по-ирландски, когда стану фотографом. Считаю я лучше, чем Бобби, и зачем мне знать, что а + b — с = х?

Бобби сказал, что я дурак.

Но мне на него наплевать, потому что Сьюзен вернулась. Пусть обзывается как хочет, я больше не буду его слушать. Я сам себе хозяин, у меня свои взгляды на жизнь и своя подружка. Ну, правда, настоящей подружкой ее назвать нельзя — мы ведь даже ни разу не разговаривали. Но она мне нравится, и я ей, наверное, тоже. Иначе зачем бы она стала все время улыбаться и махать мне?

Бобби сказал, что, может быть, она просто слабоумная и машет всем прохожим.

Но она совсем не похожа на слабоумную.

Бобби сказал, что бывают слабоумные, по которым этого не скажешь, они ведут себя как нормальные люди, и ни за что не догадаешься, что у них крыша съехала.