Джим Гаррисон - Волк: Ложные воспоминания

В «Гриле» я обменялся любезностями с барменом, который терпеть не мог «долбаных» студентов и ездил на работу из Самервилля, где жил со своей матушкой. Он посоветовал мне, на каких лошадей ставить, хотя я его не спрашивал. На той стороне реки в моем местном олстонском баре было пять телефонов-автоматов специально для таких звонков. Костюмы из блестящей вискозы пьют «Катти» и имбирный эль. Или скотч со сливками. Социальная мобильность, я полагаю, только теперь высшие классы пьют дешевый бурбон с водопроводной водой и веточкой амброзии. Бедные всегда в дураках. Даже когда становятся богатыми. Я выпил две первые кружки эля и заказал треску, масло с петрушкой и картофельное пюре, к которому почти всюду неизменно прилагался куриный или мясной соус, даже к рыбе и ветчине. Вошли две девушки и уселись в кабинке позади меня. Развернувшись, я успел их рассмотреть: одна была болезненно худой, и такой останется, пока вместе с еле заметным горбом ее не опустят в могилу; другая приветливо улыбнулась торчащими бобровыми зубами, совсем как у меня. На шее золотой маятник, врученный папашей-банкиром за хорошее поведение. Можно будет в ответственный момент эти зубы чем-нибудь прикрыть? Я улыбнулся в ответ и принял ее всем своим слабым изголодавшимся сердцем, ибо ее сапог до коленей мне хватило бы на две недели жизни. Принесли еду, и я полил тарелку кетчупом — очень питательно, не говоря о семейных традициях. Быстро все проглотил, заедая рыбу карамельной кукурузой. Снова обернулся, чтобы ослепить бобровую девушку очередной невинной улыбкой, но, покончив с crème de menthe frappé , [41] Взбитые сливки с миндалем ( фр. ). она смотрела в сторону и надевала плащ. Смешивание этого коктейля только что не на шутку озлобило моего друга-бармена; я сказал, чтобы влил туда горькой настойки, тогда в следующий раз она закажет более цивилизованный напиток. За дверь. Встретимся ли мы еще, желательно у речки. Явился друг-травокур, заказал сэндвич и дозу. Он только что не летал, и алкоголь ему был ни к чему. Назвал меня деткой и пригласил сегодня на вечеринку. Я сказал, что приду, затем, нарушив данную себе клятву, вытащил из бумажника последнюю пятерку и в один присест выпил три двойных бурбона. После этого добрел до Боулстона, перешел через Мемориал-драйв, повалился на грязную траву у большого лодочного навеса и там уснул.

Проснулся я как раз вовремя, чтобы урвать ужин у моего братца — корнуольские куропатки, сбрызнутые персиковым бренди. Лапуся. Он библиотекарь, усмиривший свои грубые инстинкты ради благополучного брака, чтения, хорошей еды и тяжелой работы. Я люблю его без оговорок и никогда не забываю, что в детстве он был скаутом-орленком, [42] Иглскаут — старшее звание в скаутской организации. тогда как меня выгнали из команды как хроника-скандалиста. Он был добр настолько, что не раз по всяким поводам брал меня на время к себе, давая возможность удержать голову над водой и поискать работу, а также одалживал костюм для воображаемых встреч с работодателями и оказывал прочие любезности, которых я был недостоин. Какая досада, что я их всех так достал своими февральскими нервными срывами, три года подряд. Я просто не в состоянии прожить этот месяц, не угодив в психушку, — в этом наверняка есть что-то сезонно-климатическое. Вскрывается лед, и я могу жить дальше. Остается, правда, мусор в виде рыдающей жены, матери и всех тех, кто мне вовсе не безразличен. Тогда меня отвозят на автовокзал, вручают вместе с билетом скудное вспомоществование и убеждают на семейных советах попробовать найти себе что-нибудь подходящее. При этом мой брат не прочь послушать истории о подпольных этажах своего приемного города, где обитают наркотики и содомия. Например: мне представилась возможность посмотреть за пять долларов, как спариваются лесбиянки. Бар закрывался, и маленький высохший грек уже собрал аудиторию из пяти матросов. Мне было любопытно, но не нашлось пяти долларов. Но я все равно сказал брату, что ходил, разглядывал диван с двумя очень хрупкими девушками, и как матросы хлопали им, — наверняка же так оно и было. Заодно рассказал про тайное общежитие в Радклифе для супербогатых девчонок, там держат пять доберманов, а домоуправительница ходит в высоких лакированных сапогах.

Среди рогоза на краю болота сидела стая краснокрылых трупиалов. Птицы перелетали со стебля на стебель, на фоне зелени сверкали алые полоски у них под мышками. Мне бы тоже украшения — меховой гребень вдоль спины, оранжевую корону за ушами, длинные заостренные коренные зубы, аквамариновый петушиный хохолок на голове, и все тело в перьях жженой охры. Будут тогда знать — ужас, летящий на крыльях ночи.

Обойдя половину болота, я остановился, сверился еще раз с компасом и выяснил, что взял слишком влево от моей отметки. Скомандовал себе направо, примерно в миле зафиксировал взглядом верхушку сухого дерева, после чего сел и принялся есть изюм с вяленым мясом, запивая большими глотками из фляги. Вода была теплой и с привкусом олова. Эта фляга наверняка валялась на солнце в Гвадалканале или Батаане, а когда ее оставляли без крышки, в ней, возможно, селилась маленькая гадючка. Или семейство пауков, специализирующееся на поедании насекомых со спины кобры. По моим подсчетам, я опаздывал на два часа, до машины оставалось не меньше четырех; солнце было в зените, грело мне макушку, и вокруг нее жужжали мухи, мгновенно пикируя, если я не успевал их согнать. Крохотный местный жучок, остроумно названный «недоклопыш», изводил меня мелкими красными точками на теле. Я чесал их, пока однажды ночью при свете костра не насчитал сто тридцать три болячки — большие и маленькие, все они активно гноились и слегка раздражали. Теперь я полагал, что природе неплохо бы построить дорожку к моей машине, поставить у меня перед носом пару не очень дорогих роликовых коньков и симпатичную девушку, чтобы было кому зашнуровать их поплотнее. Я спрошу, как насчет следующего танца, и мы пройдем в конькобежном вальсе до самой машины, где я немилосердно оттрахаю ее на заднем сиденье, несмотря на жару и усталость. Одна нога закинется на переднюю спинку, ролики будут продолжать крутиться, а музыка играть, как если бы девчонке в задницу вставили стереокассету.

Я в ужасе вскочил. О боже, сколько? В отдалении вокруг деревьев закручивалась серпантином чуть более темная полоска зелени. Может, тот самый ручей, который я искал. Карта все равно врет, и я вознамерился заглянуть для беседы в управление лесничества, где мне ее дали. Это лживый кусок дерьма, скажу я, комкая бумагу и швыряя им в лицо. Ответа не последует — у меня за спиной будет отчетливо торчать сорок фунтов хромированной стали огнемета. Мне нужно вежливое «нам очень жаль, сэр» и последующие обещания приложить всемерные усилия, дабы исправить все неточности, чего бы это ни стоило. Я за свой счет пришлю этим ленивым мудозвонам вертолет, чтобы рассмотрели наконец свою территорию. Не бойся запачкать сапоги, сынок, у тебя белые руки и ожоги от бумаги. Затем я сорву с его форменного плеча нашивку, поцелую в шею и растворюсь в темноте, оставив у себя за спиной обновленного служивого человека.