Эрленд Лу - Мулей

14 февраля

Я вдруг совершенно раскисла. Подозреваю, они стали снимать меня с лекарств. Готовят к отправке домой и хотят посмотреть, как я отреагирую. Дурацкий психогейр нашептал, видимо, что, раз у меня появилась собака, меня можно отсылать домой, как только восстановится после травмы голова. Я не хочу домой. В больнице гораздо лучше. Мне нравится, что все время заходят люди поинтересоваться, как я себя чувствую, и узнать, не надо ли мне чего.

Из-за того что я не учла эластичность веревки, все очень усложнилось. Если бы все прошло по плану, теперь бы уже все закончилось. И я была бы свободна. А так, именно свободы мне и не видать. Маятник со всего размаха качнулся в обратную сторону.

Я потерпела фиаско и одновременно получила в дар жизнь, это слишком сложное сочетание. Я могу попробовать еще раз, когда представится возможность, но все выглядит не радужно. Я чувствую, что все жутко теперь запуталось. Следующая попытка обойдется мне гораздо дороже. Но и быть здесь, не пытаясь, тоже будет обходиться очень дорого. И как я теперь явлюсь в школу?

Смотри, это та чокнутая, которая пыталась повеситься в физкультурном зале на глазах у наших родителей.

15 февраля

Есть Хорошие новости — утром мы надрали шведов в керлинг. Но плохо, что меня выписывают. Они говорят, что я выкарабкалась гораздо быстрее, чем они думали, и при условии, что я буду под присмотром психолога постоянно, они готовы отпустить меня домой, во всяком случае держать меня в больнице больше не хотят, они так прямо и говорят, что им нужны койки для других пациентов. Я спросила главврача, нельзя ли мне остаться хотя бы до конца Олимпиады, и он с ходу ответил нет, даже думать не стал. Конечно, его интересует только внешнее, тело и его функции и отправления, а как у человека на душе — на это им начхать. Меня это потрясло.

16 февраля

Родня мобилизовала силы, чтобы я не оставалась дома одна. Тронд с Биттен открыли мне свой дом, приезжай и живи, говорят они, не доверяют мне после случившегося, но я поблагодарила и сказала нет. Я хочу одиночества. И что приятно — заставить меня они не могут, потому что мне восемнадцать, пока мне не исполнилось восемнадцать, я не думала, что это так важно, но оказалось, что разница огромная, потому что теперь я все решаю сама: где мне поселиться, что делать, кому отдать папин «БМВ», как долго я собираюсь жить. Да, всё сама, всё-всё.

17 февраля

Такая ломка — снова оказаться дома. Целый день лежу на диване в гостиной и смотрю Олимпиаду, попросила Кшиштофа хоть пару раз в день проходить мимо и говорить: «Привет, как у нас дела?» Он сходил в магазин «Рими» на углу и принес еды, он считает, что мне надо побольше есть, потому что уж очень я исхудала, он думает, что это анорексия, наверняка в Польше у всех девушек есть эта проблема, но у меня ее нет, я просто не хочу есть, но Кшиштоф напек мне польских булочек, по вкусу они совершенно как норвежские. И я все-таки съела одну, чтобы порадовать его. Констанция приводила Финч Хаттона, она рассчитывала оставить его, раз я теперь дома, но я пока не в состоянии взять на себя такую ответственность. До меня стало доходить, что собака требует очень много внимания. Он забавный, он мягкий и теплый, но требует ухода. Ему каждый день нужны еда и вода и прогулки, его нужно водить на курсы, где его приучат к чистоте и научат приличным манерам, а на все это у меня просто-напросто нет сил, так я и сказала Констанции, и она как ни старалась этого скрыть, но была очень разочарована и надулась, а я не выношу разочаровывать кого-то, потому что все сразу запутывается, человек обижается, но не хочет этого показать и говорит, что все в порядке, а по нему видно, что ничего подобного, Констанция постоянно так себя ведет.

Я много плачу. Больше, чем раньше, на самом- то деле. Возможно, тогда я точно знала, что есть выход, знала, что рано или поздно им воспользуюсь, а теперь вообще никакого выхода не вижу. Что же мне делать?! Я ничего не хочу. Отчаянная решимость «к чёрту всё!», переполнявшая меня месяц назад, выветрилась-совершенно. Несколько раз звонили из журнала для самоубийц, им моя статья понравилась, но я сказала, что пока не готова взяться за работу. Возможно, я напишу для них что-нибудь, когда вернется вдохновение и желание умереть станет конкретнее.

Кстати, все норвежские прыгуны с трамплина прошли в завтрашний финал. Кроме бедного Томми Ингербригтсена. Жалко его. Такой симпатяга. Он тоже прячет свое разочарование и говорит, что способен на большее, но на этот раз не удалось это продемонстрировать и что он желает победы товарищам. Нелегкое это дело — иметь папу рок- музыканта из Трёнделага. Наверняка это папаша заставляет Томми носить такие длинные волосы. У кузины Констанции был роман с прыгуном с трамплина, не помню, с кем именно, так этот гад все время норовил лизнуть ее в попу. Правда, он дал ей поносить фирменные солнечные очки, и они остались у нее, ну, когда они с прыгуном разбежались. Кшиштоф смотрел отборочные прыжки вместе со мной. Из поляков прошли двое. Адам Малыш и Роберт Матея. Я долго думала, стоит ли вслух комментировать усики Малыша. Они отвратные. Но все-таки не утерпела, высказалась, Кшиштоф обиделся.

18 февраля

Весь день мне ужасно хотелось нарисовать Магомета. Для себя лично. Один маленький рисуночек. В жарких странах жгут датские и норвежские флаги, полный хаос, экстренные выпуски новостей, все по полной программе. Возможно, если я нарисую Магомета и напечатаю рисунок в «Самоубийце», меня убьет какой-нибудь мусульманин. Весьма заманчиво. Как-то даже обескураживающе просто. Но еще совсем не факт, что мусульмане читают «Самоубийцу». Подозреваю, им запрещено лишать себя жизни. Надо мне постараться помочь журналу с распространением. Можно ходить по квартирам в пригородах или в Грёнелёкке и продавать подписку или на станциях метро, в переходах, где магазины, чтобы не зависеть от погоды в дождь и холодрыгу, и хорошо брать с собой Финч Хаттона, тогда уж они наверняка растают, мусульмане наверное любят щенков не меньше, чем остальные. Я не знаю, какой у «Самоубийцы» тираж сейчас, но надо, ой как надо добиваться его увеличения. На земле развелось слишком много людей. И пусть это будут те, кто действительно хочет жить. А мы, остальные, уступим им место.

Кшиштоф пришел, когда начались прыжки с трамплина. Все наши дошли до финальной серии, а вот Роберт Матея срезался после первого прыжка.

Малыш во второй серии прыгал так себе, Кшиштоф расстроился и снова ушел класть плитку, чтобы переждать сильнейших. Серебро и золото взяла Австрия, бронзу, четвертое и седьмое место — мы. Вот досада, что я забыла, кто из них пополиз. Я спокойно отношусь к тому, что Норвегии в этот раз досталось меньше медалей, чем обычно. Нам даже полезно, чтобы нас обошли и мы наконец поняли, что выигрывать — не типично норвежская особенность. Гораздо более типично для норвежцев кончать с собой. Я как раз сегодня читала об этом в газете. Один из комитетов ООН глубоко озабочен неадекватно высоким процентом самоубийств среди норвежских подростков, он выступил с критикой наших властей, непозволительно мало уделяющих внимание этой вопиющей проблеме. Меня эта информация не удивила. Назначилась к психогейру на завтра, кстати говоря. Надо не забыть взять с собой Финч Хаттона и сюсюкать с ним, будто я люблю его больше всего на свете, неплохо по дороге заскочить в зоомагазин на Кристиане Августе и явиться к психогейру с пакетом оттуда и с каким- нибудь ошейником, чтобы он увидел, что я уже вполне себе сумасшедшая собачница и иду по пути выздоровления, или как он там называет то состояние, которого он хочет от меня добиться.