Лоуренс Норфолк - В обличье вепря

Не Рильке. Не Клопшток. Не Тракль.

Выше развалин стояли покрытые лесом холмы. Туда им ходить было нельзя. Ниже долина становилась шире. Там они и работали. Река вилась и ветвилась в этом месте, прорезав в широком каменистом русле множество отдельных рукавов. В самом узком месте ее пересекала дорога из Навпакта в Мессолонги — по невысокому, стоящему на каменных арках мосту. По обоим берегам красновато-коричневая земля была усеяна кочковатыми дерновинами с жесткой волокнистой травой; ближе к краям долины земля постепенно поднималась, и там, в тени Варассовы с востока и горы Зигос на западе, теснились оливковые рощи. Далее, ближе к побережью, река становилась шире и сбрасывала свои воды в залив, процедив их предварительно через путаницу проток и островов. От места ее впадения далее к западу шла длинная коса, которая замыкала заросшую камышом лагуну. Далее шла сплошная топь, соленые озера и эфемерные, на один-два сезона илистые пляжи, намытые течением реки, которая называлась Евин, или Евен, или же Фидхар, а когда-то давным-давно — Ликорм.

Но этот мост обозначал еще и нижнюю границу вмененной им зоны. Территория, по которой им разрешено было перемещаться, тянулась полосой от дороги до верхних развалин, во всю ширину долины. Здесь и стоял трудовой лагерь Куртага.

Головы и плечи поднимались из земли и пропадали снова. Здесь работало семьдесят пять человек — факт, о котором им ежедневно напоминали во время поверки. Еще человек пятнадцать-шестнадцать за ними присматривали. Они лениво оглядывались по сторонам, опершись на винтовки, и время от времени снимали фуражки, чтобы утереть со лба пот. Иногда кто-нибудь из охранников для порядка начинал орать на ближайшего к нему землекопа; иногда эта ритуальная вспышка гнева прокатывалась вдоль всей цепочки. Землекопы, по всей видимости, вообще не обращали на это никакого внимания. Эти вопли касались только самих охранников: внутреннее дело — просто потому, что их мало и винтовки у них старые. Большинство было из Навпакта, до которого отсюда пешком было около дня пути вокруг приморского склона Варассовы. Обитатели же лагеря — либо из Мессолонги, либо из Этоликона, жучки с черного рынка, нарушители комендантского часа, мелкие воришки, родственники людей, заподозренных в симпатиях к партизанам, и Сол.

Заключенные жили в четырех деревянных бараках, которые стояли за отрогом Зигоса; прямо над ними, выше по склону, угнездился небольшой крестьянский дом, где квартировали охранники. Забор из колючей проволоки охватывал бараки и обозначал внутренний периметр трудового лагеря Куртага. В темное время суток охранники поочередно, парами, обходили периметр. Заключенные жили в этих бараках с понедельника, когда прибывали сюда, и по пятницу, когда они своим ходом маршировали по прибрежному шоссе, мимо окраин Мессолонги, в гораздо более крупный лагерь, где проволочное ограждение было выстроено куда солиднее, бараки стояли более длинные и густонаселенные, а запах нечистот был более сильным. Там у главных ворот их неизменно поджидала кучка женщин и детей; завидев колонну, они тут же бросались ей навстречу и совали маленькие свертки с едой в руки своим мужьям, отцам или братьям, успевая иногда перекинуться с ними парой слов, прежде чем охранники оттолкнут их на обочину, а заключенные пройдут сквозь ворота вовнутрь.

Лагерь в Мессолонги был построен вокруг заброшенного монастыря. Флаг со свастикой, водруженный на импровизированном флагштоке на вершине колокольни, выглядел так, как будто повесили его там дети, из шалости. Сола привезли сюда через три дня после допроса. Он стоял навытяжку перед немецким офицером, который прочитал несколько от руки заполненных бланков, а потом с любопытством поднял на него глаза.

— Своему товарищу вы компании не составите, — сказал он, — К счастью для вас. Но работать вам все равно придется.

Сол кивнул. Под «товарищем», видимо, имелся в виду Ксанф.

Отвели его по месту назначения двое греков, таких же заключенных, как и он сам: они показали ему его койку, а потом обыскали с ног до головы, тщательно и очень по-будничному. Ничего не найдя, они просто оставили его в покое. Остальные обитатели барака вернулись на закате, топая башмаками и выбивая из одежды пыль. Они проходили мимо Сола, не удостоив его даже взглядом, и падали каждый на свою койку. Сол уснул под мерный ритм усталого человеческого дыхания. Потом, в какой-то момент в середине ночи, он проснулся от того, что кто-то положил руку ему на плечо. Рядом с его койкой сидел на полу человек, который тут же начал говорить с ним на беглом, хотя и ломаном, английском.

— Ты на язык этот говоришь?

— Да.

— Завтра тебя поставят в бригаду. Здесь ты не можешь быть защищен.

— Защищен? От кого?

— Геракс имеет здесь врагов. Не упоминай его, Фиеллу тоже или Ксанфа. Никому не говори, где ты был.

— Ксанфа?

Повисла пауза, и Сол, опасаясь, что его ночной визитер сейчас уйдет, повернулся и оказался лицом к лицу с худым остролицым очкариком.

— Он с политиками в верхнем лагере. Забудь о нем. Ему теперь не поможешь. Найди меня, если думаешь, что в опасности. Скажи, что знаешь кое-что про человека по имени Мигель. Так и скажи. А я об этом услышу очень быстро.

На следующее утро, как он и предсказывал, Сола вызвал к себе греческий офицер и назначил его в одну из бригад. Люди там с интересом разглядывали кровоподтеки и ссадины на его лице. На их любопытные взгляды Сол внимания обращать не стал.

Несколько первых месяцев он провел, перетаскивая ведра с камнем. Вдоль грунтовой дороги, которая карабкалась от самого начала лагуны вверх по длинному и пологому склону горы, а потом, в трех или четырех километрах от лагеря, ныряла в лощину, были насыпаны кучи гравия. Несколько групп заключенных перетаскивали камень на дорогу, где несколько других групп его разравнивали. Однажды прибыла группа немецких инженеров с геодезическими инструментами. Последовала бурная перепалка со старшим надсмотрщиком, после чего работа прекратилась. После этого его бригаду отправили на расчистку местности от кустарника, и это было тяжелее, чем таскать камни. Корявые, чахлые с виду кустики в поисках воды уходили корнями в самые недра земные, а колючая дубовая поросль колола им руки, когда они наклонялись, упирались ногами и крутили волокнистые стволики во все стороны, пока те не начинали щепиться и не ломались. Вырастали заново они примерно с той же скоростью, с которой их уничтожали. Охранники, судя по всему, понимали бессмысленность происходящего — они стояли кучками и угощали друг друга сигаретами вместо того, чтобы подгонять своих подопечных. Зима выдалась мягкая, работали они каждый день. Потом их перевели дальше по берегу, в долину под названием Куртага, где шестами и белой бечевой была намечена целая сеть оборонительных сооружений.