Лоуренс Норфолк - В обличье вепря

Путь, который он в конечном счете проделал, после того как и в самом деле сперва отправился в Таранто, а затем на север, вдоль восточного побережья Италии, оказался куда труднее и дольше, чем то следовало из дружеского совета, который дал ему капитан британской армии в Мессолонги, в комнате под самой крышей. Была уже осень, когда пыхтящий из последних сил локомотив вытянул на Ломбардскую равнину разношерстный состав из помятых пассажирских и товарных вагонов, то и дело уходя на боковые пути, чтобы пропустить идущие на запад поезда, а то и вовсе останавливаясь, чтобы не нарушать работу путеукладочных бригад, которые, судя по всему, решили переложить заново едва ли не всю итальянскую железнодорожную сеть. Значительную часть пути поезд шел по одноколейке.

На севере виднелись горы, на юге — ровная водяная гладь, и эти две стихии то стискивали, то вновь отпускали узкую горловину ровной земли, по которой шел поезд, до тех пор, пока размашистая кривая не перенаправила его на юг, и через некоторое время полотно пошло прямо по-над открытой водой. Усталые, развалившиеся на скамьях пассажиры начали поздравлять друг друга с этим событием: ну наконец-то. По дамбе поезд шел разве что чуть-чуть быстрее пешехода. Потом вокруг них выросла вдруг желтая оштукатуренная стена и пропала — так же внезапно. Колеса застучали по стрелкам при въезде на станцию.

Сол раз за разом предъявлял бумаги череде недоуменно пожимающих плечами итальянских жандармов, пока после длительного ожидания не узрел наконец двоих специально вызванных по этому случаю представителей американской военной полиции в белых шляпах.

— Майор Франклин, так, что ли? — сказал один из них, проглядев растрепанную пачку бумажек. Потом ткнул пальцем в фамилию Сола, — А это — типа, ты?

Сол кивнул.

— Надо, чтобы фотография была и печать.

Он немного поговорил с коллегой по поводу того, должны ли на гражданских проездных документах быть только фотографии или же фотографии, заверенные печатью. Сошлись на втором варианте.

— Сделай фото, — сказал второй. — И поставь на него печать.

С вокзала они вывели Сола на запруженную велосипедами площадь; потом были улицы, которые становились то уже, то шире, в силу причин неочевидных. Они то вжимались в стену, чтобы пропустить очередную машину, то пересекали крошечные площади, где единственным звуком было дробное эхо от тяжелых башмаков его эскорта и чуть более мягкое от его собственных. Через секунду они снова оказывались в гуще толпы: мужчины толкают тележки, молодые женщины несут детей или вязанки хвороста, и повсюду — группы американских военных. Они сворачивали то вправо, то влево. Они переходили через каналы. Между верхними этажами зданий были натянуты веревки, на которых сушилось убогое постельное белье.

— Куда мы идем? — спросил он.

— Майор Франклин, я правильно понял? Этот, который киношник?

— Да, — сказал Сол.

— Вот к нему и идем.

Они переглянулись, и у Сола возникло подозрение, что с ним пытаются сыграть какую-то изощренную шутку. Или, может быть, с майором Франклином, «который киношник».

Наконец полицейские остановились возле двойной цельнодеревянной двери, вделанной в большую каменную арку. На косяке был звонок, но один из полицейских тут же начал молотить в дверь кулаком. Потом они подождали. Примерно через минуту изнутри отозвался женский голос, по-итальянски.

— Americano, — ответил молотобоец. — Привел тут кое-кого к майору Франклину.

Открылась маленькая дверца, встроенная в две большие; наружу выглянула древняя старушонка, оглядела всех троих и кивнула.

— Давай иди, — сказал один из полицейских, подтолкнув его к двери. — И фото вклеить не забудь.

Сол заверил его, что сделает это непременно, и нырнул в дверной проем.

Короткий сводчатый коридор вывел его во внутренний дворик, окруженный с трех сторон стенами и заставленными окнами. С четвертой были балконы, один над другим, связанные между собой системой изящных резных колонн. Старуха затворила и заложила щеколдой дверь у него за спиной и что-то сказала по-итальянски.

— Франклин, — ответил он и попытался показать ей фамилию в одном из документов, — Майор Джон Франклин.

Старуха начала что-то говорить, очень быстро, и Сол ничего не понял. Может, в этом и состояла большая полицейская шутка? Посреди атриума стоял фонтанчик с водой. Он подошел, сел на бортик и стал думать. Старуха шла за ним следом и все время тараторила, не то жалуясь на что-то, не то угрожая. Речь была настолько быстрой, что даже интонацию уловить было трудно. И вдруг терпение у него лопнуло. Он выпрямился во весь рост и крикнул:

— Рут!

Старуха прикрыла рот рукой и начала пятиться от него. Он набрал полную грудь воздуха, чтобы крикнуть еще раз, громче прежнего. Так громко, как только сможет.

— Рут! — завопил он что было мочи.

Крик его эхом заметался по каменному колодцу. Старуха смотрела на него как на сумасшедшего.

— Я здесь, Сол.

Она стояла, облокотившись о перила балкона, на третьем этаже. Этот темно-синий махровый халат, это светлое полотенце и ярко-красный цвет ногтей он запомнит на всю жизнь. Волосы у нее были стриженые.

— Ты подстриглась, — сказал он, — Тебе идет.

Рут на секунду отвернулась; на балкон вышел и встал с ней рядом средних лет мужчина с темными, зализанными назад волосами.

— Сол, это Джон. Я бы даже сказала, майор Франклин, — Она толкнула мужчину локтем в бок.

Майор поднял в приветственном жесте руку.

— Вы двоюродный брат Рут? — спросил он, — Мы рады, что наконец-то вы до нас добрались. Честное слово.

— Ты с ним спишь.

— Нет, не сплю!

— Ты влюблена в него.

— Не говори глупостей. Это он в меня влюблен. — Она высунула голову в дверь, — Я выйду за него замуж и буду жить в Голливуде. В доме с бассейном.

Сол рассмеялся.

— Я серьезно!

Сол и майор сидели на балконе, пока Рут переодевалась, — и атмосфера была неловкая. Майор, как мог, развлекал гостя, рассказывая ему о задачах, которые были поставлены перед его подразделением: снимать короткометражки о жизни простых людей в послевоенной Италии, о том, как они справляются с трудностями. Говорил майор довольно сдержанно и был при этом остроумен. Сол кивал и с каждой минутой все острее ощущал въевшуюся в кожу грязь. Наверняка от меня воняет, подумал он. Интеллигентный, с мягкими манерами американец казался существом из другого мира.

— Главная трудность состоит в том, чтобы найти людей с тем отношением к жизни, которое американцы смогли бы спроецировать на себя, если бы сами оказались, скажем, в очереди за продуктами здесь, в Венеции, — ну, вы меня понимаете. А потом еще и уговорить их сняться в кино. И людей таких найти совсем непросто, — Он улыбнулся Солу. — Вот здесь-то на сцену и выходит Рут, — сказал он в тот самый момент, когда Рут опять появилась на балконе, — Просто не знаю, что бы мы без нее делали.