Лилия Ким - Аня Каренина

— Как?

— Они управляются из единого центра, — отец Лазарь заговорщицки стал озираться по сторонам. Наклонившись к самому уху Облонского, прошептал: — Из США. Там теперь сионистский мировой центр.

Стива смотрел архимандриту в глаза и понимал, что он, Облонский, никогда уже не сможет быть прежним. Никогда он не будет больше милым и беззаботным Стивой. Отныне в нём проснулся Степан. Русский Степан Облонский.

— А марксизм?! Кто его поддержал? Евреи! — отец Лазарь снова начал нарезать круги вокруг своего слушателя. — А почему? Да потому что сами всё и устроили! Это они придумали все эти биржи, что сеют только хаос! Отныне человек уже не знает, кто владеет его предприятием в этот день — русские люди или же кучка жидов! Они намеренно доводили фабрики до разорения, намеренно рекомендовали увеличивать рабочий день и снижать зарплату, а когда массы, не выдержав такого гнёта, взбунтовались — они обернули их гнев против тех, перед кем ползали на брюхе. Против властителей! Евреи подсунули рабочим, которых сами и довели до отчаянья, марксизм! И взбунтовавшиеся, слепые, неграмотные люди вознесли их на самую вершину… — архимандрит замолчал.

Это была настоящая минута молчания. Когда двое не могут говорить, скорбь запирает их уста. Через минуту отец Лазарь продолжил:

— Троцкий — настоящее имя Лейба Давидович Бронштейн, Каменев — Лев Борисович Розенфельд, Свердлов Яков! Ну и конечно — Джугашвили!

— Что, и он тоже? — в ужасе закрыл рот ладонью Стива.

— Нет, он не еврей! Но тоже чума! Все эти армяне, грузины, чеченцы, азеры вонючие! Прочие ироды!

— Да… Хачей у нас сейчас больше, чем жидов, — мрачно заметил Степан.

— И все кровь русскую пьют! — ударил себя кулаком в грудь архимандрит, да так сильно, что жировой покров его тела после этого удара ещё долго колыхался. — А теперь, после этого СССР — Сионистских Сволочей Собственной Республики — не вычислишь. Замаскировались, все русскими стали. Поди теперь докажи, что он жид! Страны нашей многострадальной многие несчастия! Горе, горе народу русскому! Скорбит по нему каждое сердце православное. Великие испытания прошла Русь и выстояла, были сыны её чисты кровью своей и помыслами, но теперь…

— Что теперь? — Облонский подался вперед всем телом, каждой клеткой ощущая горячий призыв Родины.

— Уничтожили! Ироды окаянные! Кровь испортили! Когда вижу я этих чурок, «лиц кавказской национальности» рядом с нашими беленькими да голубоглазыми девушками — сердце моё на куски разрывается! Вопить хочется и волосы на себе рвать, кричать хочу: «За что же, Господи, допускаешь ты, за какие грехи наши лишаешь ещё одной русской матери!» Сыплются, сыплются! Как тараканы из всех щелей лезут! Землю нашу, дом наш отравляют своим дыханием зловонным! — отец Лазарь упал в большое, обитое красным бархатом кресло и закрыл рукой лицо, плечи его сотрясали рыдания.

Облонский сидел напротив, не в силах пошевелиться, но всем телом ощущая, как на него снисходит божественное благословение, могучая энергия расправляет каждую клетку его тела.

— Не позволю!! Не отдам!!! — голос Стивы в этот момент больше напоминал звериный рык, глаза сверкали безумием, а сжатый кулак с такой силой грохнул по журнальному столику, что стоявшее ближе к краю блюдце подпрыгнуло и перевернулось.

Степан вскочил, упал перед архимандритом на колени, схватил того за плечи и, приблизив своё искажённое праведным христианским гневом лицо к луноподобному лику попа, запинаясь, проговорил:

— Отец святой! Отстоим Россию-мать — не отдадим хачам и жидам на поругание. — Облонский сглотнул слюну.

— Э-э-э… — печально протянул отец Лазарь, отстраняя от себя новоиспеченного адепта православия. — Не так-то это просто сделать… Многие уже пытались и погибли бесславно или были жидами так обмануты, что, сами того не сознавая, только на пользу им сработали. Здесь нужно думать. Они ведь ни перед чем не останавливаются. Главное их орудие — это кровь. Свою кровь они ни с кем не мешают, зато другим народам… Вот что будет, если спарить худую лошадь с хорошей, породистой? А? Родится жеребёнок — получше плохой, но похуже хорошей… Так и дети еврейские и хачинские от наших баб — сиречь ублюдки! Полукровки! А что с ними делать? Избить младенцев? Господь не велит… Вот и что прикажешь делать: с одной стороны — хачи, а с другой — жиды. Да и девки наши… — архимандрит махнул рукой, — что уж говорить — дуры!

— Запретить! — захлёбываясь слюной, выкрикнул Облонский. — Выгнать!

— Ты их попробуй тронь! Они с виду добрые, безобидные. А чуть что — бомбу под тебя подложат. Терроризм — исконно еврейское оружие. Жиды — трусы! Они ни разу в чистом поле сами один на один с врагом не сходились. Или за чужими спинами прятались, или бежали, прихватив капиталец. В Америке им вольготно! Заметил? Ни разу Америка не знала войны на своей территории, по врагам лупит с моря, ракетами, «томагавками» своими — трусит! Оттуда и зараза вся эта сектантская прёт. Вон, видал? Возле топки лежит литература ихняя. В Италии отпечатана! Свидетелей этих жидовских! Всё отравляют — и кровь русскую, и души, и женщин наших насильно заставляют плодить их детёнышей, нищетой пользуются!

— Что же делать? — Степан сжал рукой волосы на затылке.

— Я знаю, — отец Лазарь сел и приосанился.

— Так говорите, батюшка! — Облонский всё ещё стоял на коленях возле кресла архимандрита.

— Бей врага его оружием! Так нам предки наказали. Бога проси в помощь на правое дело.

— Бога?

— Именно. Вот ты подумай — когда жиды и хачи портят кровь русскую, ублюдками своими народ наш разбавляют, что происходит? Не знаешь? А я тебе скажу! Человек портится. Венец творения Божьего — человек — портится. Так диавол с помощью жидов Господне чудо умерщвляет… Оскотинивает.

Лицо архимандрита стало трагическим, губы опустились, глаза вновь наполнились слезами.

— Погубят людей… Сатане предадут… — отец Лазарь обнял Степана и разрыдался на его плече.

Стива машинально гладил архимандрита по спине, внезапно увидев, что на самом деле перед ним бушует уже последняя битва, что пришёл конец времен.

— Надо биться. Как отцы наши бились, как деды — не на жизнь, на смерть, — Стива заглянул в лицо попу.

— Надо… — тот ласково потрепал его по щеке и перекрестил.

— И как же?

— Есть, к счастью, мужи православные, воины ратные, готовые за родину постоять. Надо тебе к ним идти. Надо вместе быть. Один прут легко жиды переломят, но не поленницу. Есть вражда между хачами и евреями — надо это использовать, надо стравить шакалов друг с другом. Бить будем скотов их оружием — бомбами!

— Бомбами… — зачарованно повторил Стива, ясно представив, как одновременно взлетают на воздух синагога, что рядом с Мариинкой, и мечеть у «Горьковской».