Лилия Ким - По живому. Сука-любовь

— С добрым утром, — говорю я, складывая руки на животе. — Ну что? Завтракать и в сад?

— Мам, а можно, я сегодня в садик не пойду? — Лиза задает свой ритуальный ежеутренний вопрос.

— Нет. Умываться, завтракать и на работу. Развиваться духовно и физически.

— Ну ма-а-ам! — начинает ныть Лиза. — Ты же все равно дома!

— Во-первых, у меня сегодня встреча, а во-вторых, даже если я дома, то все равно работаю, — строго отвечаю я.

— Зачем тебе вообще работать, если ты все делаешь через пень-колоду? — надувшись, ворчит Лиза.

— Тапки надень, ноги замерзнут, — отвечаю я, стараясь справиться с бессильной яростью.

Папа для Лизы божество. Все, что он говорит, есть истина и принимается на безоговорочную, святую веру. Нельзя сердиться на Лизу за то, что она его слова повторяет.

Сзади раздается шарканье. Лиза надела папины тапки и шкандыбает в ванную, стараясь их не потерять. Это выглядит так смешно и трогательно, что я не могу удержаться от улыбки и, резко взмахнув рукой, сбиваю чашку с края кухонного стола. Лиза оборачивается, строго глядит на лужу и осколки, затем, вздохнув, почти как папа, произносит:

— Мама, какая ж ты бестолочь… — и, качая головой, уходит в ванную.

«Почти» потому, что Валера вздыхает с легкой, трепещущей улыбкой, которая позволяет надеяться, что он просто так шутит. А Лиза повторяет его реплики с необыкновенной серьезностью. То есть она на самом деле, с детской верой считает меня бестолочью.

Впрочем, иногда «культ папы» мне на руку. К примеру, не надо уговаривать Лизу садиться в детское автокресло и пристегиваться ремнями. «Мама наша — тот еще водитель. Если с тобой что-нибудь случится, я застрелюсь», — сказал ей как-то Валера. С тех пор наша королевна привязывает себя так тщательно, что даже проверять не надо. И никогда не просится на переднее сиденье.

До самого детского сада Лиза учит меня водить. Едем мы из пригорода, так что ее урок длится полный академический час.

— Не надо обгонять автобус по встречной, — серьезно говорит она. — Поедем за ним.

— Не опоздаем? — я послушно пристраиваюсь в хвост пригородному автобусу, который тащится как старый больной динозавр.

— Лучше немного опоздать, чем разбиться, — назидательно отвечает мне дочка.

— Логично, — соглашаюсь я.

Через пару километров автобус сворачивает к остановке, и мы наконец получаем возможность ехать с нормальной скоростью. Внезапно слева появляется и тут же нас обгоняет жемчужно-серый «Линкольн Навигатор». Я непроизвольно сворачиваю голову в его сторону. Редкая машина в наших краях. А какая красивая, какой цвет!

— Не глазей по сторонам! — тут же кричит бдительная Лиза. — Впилимся во что-нибудь!

Мое терпение начинает потихоньку давать слабину.

— Слушаюсь, ваше высочество, — говорю я, — но позвольте заметить, мэм, мы с вами едем в танке и довольно медленно. Поэтому если наш а-агромный джип во что-то и «впилится», как ты говоришь, то бедное «что-то» раскатаем в лепешку. А наша страховка покроет все убытки.

— Тебе бы только деньги тратить, — парирует Лиза.

Когда пар грозит сорвать клапана, надо хоть немного сбросить давление. У меня вырывается сварливое:

— Ну, учитывая, что за три года мы заплатили этим жлобам почти десять тысяч, будет справедливо, если и они хоть раз на наш ремонт разорятся.

Самое ужасное, что на самом деле я так не думаю!

— Не отвлекайся, веди машину, — ровным, спокойным, учительским тоном прерывает мои рассуждения Лиза.

Тут я начинаю заводиться, но знаю, что если только открою рот и позволю себе начать говорить — мгновенно дойду до состояния, в котором сама себе противна. («Не смей со мной так разговаривать! Я тебя родила, я ночей не спала, я работу себе выбрала такую, которую можно дома делать, чтобы ты с мамой росла, а не с чужой теткой!..» — Фу!) Но сдерживаться так трудно, что у меня из глаз начинают катиться слезы. Нет, нельзя себя жалеть, нельзя устраивать истерики Лизе. Она ведь не со зла. Она ребенок. Ей всего пять лет. Она повторяет за Валерой. Я для нее не авторитет. Она меня совсем не уважает. Потому что у Валеры справедливые претензии. Мне даже возразить нечего. Да, я ничтожество. Да, он заботится обо всем. Да, я вишу на его шее мельничным жерновом. Не в материальном смысле. На жизнь себе я могу заработать. И даже на хорошую жизнь. Просто я «социальный инвалид» — не чувствую других людей, не умею с ними общаться и строить отношения. Как с Натэллой. Надо было по-простому, чтоб дорого-богато, а стоит три копейки. Это же так просто! А я что? «Простота, возведенная в концепцию». Тьфу! Дура! Дура!

Слезы уже катятся по щекам градом. Правда, нечем крыть? Правда! Правда! Правда!

— Мам, не истерикуй! — недовольно одергивает меня Лиза. — Мы сейчас точно во что-нибудь врежемся!

Я прикусываю себе губы с такой силой, что чувствую во рту соленый вкус крови. Глубоко вдыхаю и начинаю медленно выдыхать, считая про себя: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Потом еще раз и еще. На светофоре останавливаюсь и опускаю взгляд на свои руки, чувствуя, что с ними что-то не так. Пальцы одеревенели и побелели от напряжения, с такой силой я сжимаю руль.

Наконец, последний поворот — и мы перед знакомым зеленым забором.

— Приехали, — говорю я, прикладывая тыльные стороны ледяных ладоней к опухшим глазам.

В Лизиной группе всего пять детишек и очень деятельная воспитательница. Она уделяет много внимания не только каждому ребенку, но и каждому родителю. А мне совершенно не хочется слушать ее нотации, что ребенок не должен видеть родителя неуверенным, сомневающимся или трясущимся от страха. Он, ребенок, от этого теряет чувство безопасности. Хватит с меня на сегодня учителей жизни.

— Доброе утро, Лизонька! — ласково улыбается Майя Михайловна моей дочке. — Ну что, будем сегодня ставить мировой рекорд вольным стилем?

При садике есть бассейн, и наша Лиза там первая пловчиха.

— Будем! — радостно кивает она и убегает от меня в раздевалку. — Пока, мам!

— Пока, мой сладкий, — машу я ей.

— Здравствуйте, Валерия Алексеевна, — вежливо, но очень сухо, одними уголками губ, приветствует меня Майя Михайловна, будто только заметила. — Извините, мне надо идти.

— Конечно, — киваю я. — До вечера.

— До свидания, — учтиво отвечает воспитательница.

На прошлой неделе Лиза заявила мне:

— Если бы Майя Михайловна была моей мамой, мне не надо было бы ходить в детский сад. А еще она всегда красивая, и папа мог бы везде ее с собой брать.

И это сущая правда. Нечем крыть. Нечем. Я себя ненавижу. Действительно, всегда подтянутая, аккуратная, величавая Майя Михайловна заслуживает моей «состоятельной» жизни больше, чем я сама ее заслуживаю. И она это знает. Это написано на ее надменном курносом лице.