Лилия Ким - По живому. Сука-любовь

— Хорошо, — согласилась я и вопросительно огляделась.

Сева нажал кнопку на брелке. Отозвалась стоявшая в метре от нас темно-зеленая «Шкода Октавия».

Мы сели в машину. Сева молча вертел в руках ключи. Наконец я нарушила молчание:

— Зачем ты меня позвал?

— Сам не знаю, — ответил Донников.

Я всплеснула руками:

— А мне-то уж показалось, что ты изменился! Ладно. Это ничего не меняет. Ты позвонил, сказал, что если я приеду — это будет твой последний звонок. Ты что-то хотел мне сказать. Говори. Я слушаю.

Но Сева не проронил ни слова. Он хмурился, терзая ключи, потом вздохнул, поглядел на набережную. Там дети играли с собакой, а папа их фотографировал.

— Ладно. Все. В молчанку ты можешь играть и один, — сказала я и дернулась, чтобы выйти.

Неожиданно Донников грубо схватил меня за рукав:

— Сиди!

Я опешила так, что даже не сообразила, какими словами возмутиться. Молча перевела круглые глаза с его пальцев, вцепившихся в мою руку, на его лицо.

— Сиди, я сказал, — повторил Сева.

Я отпустила ручку и развернулась к нему всем корпусом.

— Хорошо. Сижу. Смотрю на тебя. Ты так и будешь молчать?

— Не хочу разговаривать, пока ты так настроена. Станешь нормальной, тогда скажу.

Я глубоко вдохнула и выдохнула.

— Тэкс… — полезла в карман за сигаретами, прикурила одну, выпустила дым. Потом расслабилась и откинулась на сиденье. — Хорошо. Я нормальная. Открыта для диалога. Пожалуйста, Сева, о чем ты хотел со мной поговорить?

— Вообще-то я не очень хочу с тобой разговаривать, — последовал ответ. — Все, что хотел, я тебе в прошлый раз сказал. Могу повторить, если не веришь.

— Верю. Но ты ставишь меня в тупик. Позвал поговорить, а говорить, оказывается, не желаешь. Даже не знаю, что предположить, — тут мой тон все же сорвался на сарказм.

— Лера, — Сева говорил медленно, стараясь сдерживать хрипоту и дрожь в голосе, — отсюда до моей квартиры пять минут, вместе с подъемом на лифте… Если ты… Все может быть, как раньше. Я ни на что не буду претендовать. Я не буду тебе звонить, я тенью стану. Твой муж никогда ничего не узнает. Во всяком случае, от меня. Если только ты захочешь. Мне нужно тебя видеть. Мне нужно рядом с тобой быть. Я иначе умру. Я после нашей встречи места себе не нахожу…

Я вдохнула, чтобы остановить его, но он вцепился в руль, уткнулся в него головой и продолжал:

— Лера! Ну выслушай меня! Не перебивай! Я почти смирился. Я стал думать, что нет тебя на свете. Что это все сон был и не со мной. Но когда тебя увидел, я почувствовал… Ты можешь отрицать, говорить, что мне показалось, что угодно можешь говорить, но я знаю, я чувствую твое несчастье. А я могу тебя счастливой сделать! Пусть у тебя муж, семья — это все равно! Никто ничего знать не будет. Я для тебя одной жить стану. Не упрекну ничем никогда, никаких вопросов лишних задавать не стану. Захочешь в кино — пойдем в кино. Захочешь уехать куда-нибудь — все брошу и за тобой поеду! Ну не гони меня! Плохо, конечно, — обман, предательство! Только это все слова. От них никому не жарко и не холодно, а я живой, я тебя одну люблю!..

— Сева! — закричала я. — Но я-то тебя не люблю! Понимаешь? Это для тебя имеет значение? Я за Валеру замуж вышла по любви, можешь ты это понять?! Когда он сотрудником архивного отдела был! Ни денег, ни славы, ни перспективы!..

— И ты с ним счастлива? — жестко оборвал меня Сева.

Я смешалась. Краска бросилась в лицо.

— Иногда.

— И часто это бывает? — Донников кашлянул в кулак.

— Послушай, — у меня запершило в горле, — не буду тебе врать, что у нас все прекрасно. Если честно — хуже, чем сейчас, никогда не было. Но это ничего не значит. Просто… просто…

— Ты даже слов подобрать не можешь, — усмехнулся Сева. — Может, я тебе Америку открою, но все так живут. Или ты думаешь, что встретились — полюбили — и это на всю жизнь?

— Но ты же меня любишь, — съязвила я, — во всяком случае, так говоришь.

— Я… — Сева замялся. — Я… я идиот какой-то. Урод. Был бы нормальный, давным-давно бы женился на ком-нибудь без любви, но с хорошим расчетом или просто на красивой дуре, тоже хорошо. Наплодил бы детей, жена бы меня пилила, а я бы про себя ухмылялся — пили, пили, сука, клал я на тебя. И по блядям бы шлялся при любой возможности. Все так живут. Только я, как все, не хочу.

Меня обожгло. Я отвернулась и прикусила губу. Потом спросила тихо, чуть слышно, глядя на играющих детей и золотое предзакатное солнце:

— Почему ты думаешь, что ты один такой? Я тоже не хочу как все. Я тоже идиотка.

— Да, я идиот, и ты идиотка! — выдохнул Сева, хлопнув руками по рулю. Потом нервно рассмеялся. — Это прямо замкнутый круг какой-то!

Он взъерошил себе волосы и с усилием протер глаза.

— На самом деле я думал, что ты так ответишь. Поэтому и сказал тебе в начале, что не знаю, зачем позвал. Так… Надеялся. Даже не надеялся, а… Хотя нет, врать не буду. Надеялся.

От слов его было тепло. И очень хотелось жить, потому что люди внезапно показались необыкновенно прекрасными. Божественными. Ведь если вдуматься — почти все, кого я знаю, «не такие, как все, идиоты». Валера, Сева, Гера — перечислять можно долго.

— Сева, — мягко сказала я, — ты очень хороший. Ты замечательный. У тебя все будет хорошо. Ты обязательно встретишь какую-нибудь женщину и влюбишься в нее, а она в тебя…

Донников покачал головой:

— Свою женщину я уже встретил. Только она от меня ушла. — Он немного помолчал, потом горько усмехнулся. — Знаешь, а у меня ведь после той сцены ревности, что ты закатила, ни на секунду сомнения не было, что ты меня любишь. Мне все в жизни было ясно. Я твердо знал, что женюсь на тебе, или так просто будем жить. У нас будут дети, а может, не будет. Это на самом деле не важно. Я был уверен, абсолютно, на сто процентов, что проживу с тобой всю жизнь, — он положил голову на руль и повернул лицо ко мне. — И всякое будет. Может, мы с тобой будем ругаться, может, даже расстанемся на какое-то время, если станет совсем невмоготу, но потом обязательно помиримся и снова будем жить вместе. Ты будешь ходить на работу, я буду ходить на работу, вечером ужин, телевизор, и ничего не надо больше, потому что самое главное уже есть! Лера, когда ты меня бросила, я даже не понял, что случилось! А теперь у тебя семья, дочка…

Он покачал головой. Я протянула руку, чтобы погладить его по спине, но он судорожным движением отстранился:

— Не надо. Не трогай меня. Я умру, если ты до меня дотронешься.

Я сложила руки на коленях, не зная, что сказать. А хотелось сказать, что Святослав Донников — великий человек и в моей душе навсегда останется безмерная нежность и уважение к нему. Что когда мне будет очень плохо и всякая надежда на лучшее время погаснет, воспоминание о нем согреет и придаст сил. Что его слова, да простится мне эта пошлятина, навсегда останутся в сердце.