Йордан Радичков - Жаркий полдень

Ребята выбросили на берег несколько рыбок, а младший подобрал их, сломал прутик и нанизал их за жабры.

— Тут подводная пещера! — крикнул один из мальчиков. — Забраться бы, знаешь, сколько рыбы возьмем!

— Давай, — сказал другой. — Но это под водой надо.

Старший нырнул, не закрывая глаз, и вскоре снова высунул голову.

— Есть, — сказал он. — Но мне воздуху не хватило.

Второй мальчишка лежал на воде, как лягушонок, шевеля ногами, чтобы не потонуть. Он тоже захотел посмотреть, подплыл к стенке опоры и, болтаясь в воде, стал ощупывать руками каменную кладку — огромные глыбы камня и бетонные пояса, покрытые скользкой зеленью, — но пещеры не нашел. Попадались только щели, совсем узкие, такие, что и пальца не сунешь. Медленно двигаясь вдоль стены, он продолжал исследовать кладку.

Самый младший из ребят сидел на корточках у воды и смотрел на пловцов, а на его рыбу налетела оса и присосалась к рыбьему глазу. Мальчик махнул рукой, оса, трепеща крылышками, изогнула тельце, но от глаза не оторвалась. Мальчик нажал пальцем на ее спинку, и она затихла. Он снова поглядел на пловцов и на реку. Мальки проносились в воде, несколько головастиков крутилось в лужице — не то у них закружилась голова, не то лужица их чем-то рассмешила. Перепел крикнул с лугов, мальчик повернул голову, чтоб посмотреть, кто кричит, но догадался, что это перепел, и снова засмотрелся на реку.

А река между тем так притихла, точно уснула в зелени своих берегов. Она и вправду спала, истомленная жарой, — реки умеют спать на бегу, — укрывшись тенями вербы и черной ольхи. Вербы и ольхи всегда были с ней, потому что река их кормила. В летнем сне своем река видела свои истоки, большие каменные чаши, из которых грозы пьют воду, видела пену горных потоков, отражения диких коз, склонившихся над ней, чтобы утолить жажду и тотчас отбежать своими дробными шажками по мягкой траве; даже и во сне видела река усыпанные красной малиной берега, а потом увидала, как купается тяжко раненный кем-то медведь: он лежал навзничь в холодной воде, стонал и вода становилась красной, медведь задирал кверху лапы, словно молился небу. Холодная река напоила медведя, и он выпил так много, и так понравилась ему эта студеная вода и эта прохлада, приникшая к огненной ране, что он и остался там, уткнувшись в дно головой, и река вспомнила, что на губах его осели песчинки. Песок казался светлым, почти прозрачным на черной морде животного, и река кинула горсть и в глаза ему, чтоб не смотрел он больше на Черказские горы, чтобы забыл их… И он их забыл. Потом ей снились грудки птиц, проносившихся над самой водой, прикосновенье сухих перьев, а потом еще другая птица — она неподвижно стояла на длинных красных ногах, опустив красный клюв, уйдя в свои мысли.

И еще реке снились обнаженные черказские девушки; они выбегали из ольшаника, широко раскинув руки, до локтей загорелые, а выше локтей белые и гладкие. Девушки искали укрытия в ольшанике, как вода старалась укрыться в тени, чтоб уберечься от солнца. Река выкупала их, обдала брызгами, одарила запахом дикой малины, запахом гор, наделила их чем-то, что взяла у диких коз, пивших ее воду, и унесла с собой девичье дыханье, оно было так приятно на вкус, что даже камни и песок проснулись и по дороге разобрали все себе, оставив воде только воспоминание о девушках.

Но река не жалела об этом — она знала, что встретит на своем пути других девушек и украдет себе немножко их дыхания, пока они будут купаться, или брызгать друг другу в лицо, или визжать, коли их защекочет прозрачная, прогретая вода.

Река бежала сейчас легко, почти на цыпочках, и бережно поддерживала на своей спине мальчишку с остриженными неровно волосами, веснушчатого, как лягушонок. Мальчик едва научился плавать, и реке приходилось быть осторожной — любая маленькая волна могла хлестнуть ему в рот, открытый от напряжения.

— Нашел, здесь! — закричал мальчик, остриженный ножницами. — Здесь, здесь!

Его товарищ пополз к нему по прозрачной спине реки.

— Тут большой камень, а под ним полно рыбы. Кишмя кишит.

— Да где? — спрашивал товарищ.

— Вот здесь, — отвечал мальчик с веснушками. — Здесь, здесь!

— И верно, полно!

— Полно, и шевелятся все. Вон брюхо — видишь, как бьется.

— Надо снизу чем-нибудь подпереть, а то как бы не ушла.

— Зайди с другой стороны.

Мальчик оттолкнулся от камня, чтобы заплыть с другой стороны, а первый рыболов все шлепал по воде одной рукой и болтал ногами; другую руку он сунул в пещеру и чувствовал между пальцами притихшую рыбу: в каменном гнезде опоры рыбы и правда было много.

В то время как его товарищ плыл у него за спиной, под мостом вдруг пронесся какой-то странный звук. Он был похож на треск льда на реке зимой. Лед, набухая, трескается, и тогда звук бежит вдоль реки вместе с тонкой, почти прозрачной дорожкой трещины. Мост передвинул каменные глыбы и железобетонные пояса своих опор — произошел сдвиг, предусмотренный конструктором еще при строительстве. Конструктор не знал, когда произойдет усадка, когда именно почва ощутит усталость от давления моста, но он это предусмотрел; на средней опоре на месте стыка железобетон, чуть двинувшись, со скрежетом сомкнулся.

— Что это? — спросил мальчик с берега.

— С мостом что-то, — ответил стриженый, все еще держа руку в каменном гнезде, у рыб.

— Ну-ка подайся, я тоже залезу, — сказал второй и снова подплыл к стене.

— Не могу, — сказал первый.

— Как не можешь? Подвинься чуток. Да ведь здесь никакой пещеры нету!

— Не могу, — опять сказал мальчик. — Раньше шевелил, как хотел, а теперь чего-то руку сжимает.

— Может, камень сдвинулся?

— Откуда я знаю? — сказал мальчик. — Сжало руку вот здесь, повыше запястка.

Товарищ его стал нащупывать, где прижало руку. В сущности, ее не прижало, ею можно было даже свободно двигать в подводном гнезде, но вытащить ее было нельзя. Мальчик держался на поверхности воды, помогая себе другой рукой и ногами.

— Попробуй еще, — советовал товарищ.

— Да я пробую, не идет, — говорил первый, пытаясь вырвать руку.

— Потяни ее, — подал голос тот, что был на берегу с рыбой.

— Не идет, — отвечал мальчик из воды.

— Как же быть-то? — спросил его товарищ.

Они помолчали. Мальчик все пытался выдернуть руку, но ничего не выходило. Усадка моста поймала его в подводный капкан. Каменные глыбы уходили вверх, огромные, скользкие, и, когда мальчишка поднял глаза, он увидел, какие они громадные и как они вздымаются над ним, холодные, угрюмые, молчаливые. И мост стоял спокойный, неподвижный, холодный, как всякий железобетонный мост. Прилепившаяся к камню улитка спала во мраке своей раковинки.

— Я тону! — вдруг крикнул мальчик. — Ой, я тону!