Виктор Рид - Леопард

Однажды утром, войдя в столовую, бвана Гибсон увидел, как он ставит вазу с циниями у ее прибора. Что-то в движениях черных пальцев, обнявших вазу, встревожило бвану, он отставил цветы в сторону и, раздраженно смеясь, проговорил:

— Да этот черный парень влюблен в тебя, Эдит! Смотри, как он увивается вокруг тебя.

Она спокойно ответила:

— Я знаю.

И бване Гибсону ничего не оставалось, как приступить к завтраку, пробормотав в ложку:

— Будь осторожна с ними. В Найроби ходят слухи о какой-то гадости. Что-то вроде террористической банды.

Долгое время о нем не говорили ни слова, потому что все были встревожены событиями в Найроби. Ни слова до той ночи, когда кедры, каштаны и оливы рыдали в объятиях бури и падали с переломанной спиной, когда реки бушевали над тем, что когда-то было дорогами, когда бвана Гибсон сошел с ума.

Небу врос в землю. Он не шелохнулся. Пальцы сжимали панга. С вершины скалы на поляну спрыгнул леопард. Он стоял боком, изучая след, голова его была повернута в сторону Небу. Нож в ладони дышал, совсем живой. Небу напрягся, как лук перед выстрелом. Не сводя пристальных желтых глаз с Небу, леопард медленно обнажал клыки. Дьявольский взгляд не отрывался от негра, тяжелый хвост медленно ударял по бокам. Небу похолодел при мысли, что леопард рассматривает черты его лица. Внезапно зверь прыгнул в заросли, в его движении было столько прихотливой жестокости! Дорога освободилась. Небу почувствовал облегчение.

Жестокая морда леопарда странным образом напомнила ему бвану Гибсона. Таким был бвана, когда он стал зверем, когда он кричал и бил прекрасное лицо мсабу, обессилевшей после родов. Стоя на улице под проливным дождем, Небу видел это в щель между занавесками.

Время было за полдень, но высоко в горах было прохладно. Ветер настиг Небу, когда он бежал по голому гребню, и ему пришлось снова надеть матросскую куртку. Шерсть согревала плечи. Паутина травы смыкалась при каждом шаге, в ней виднелись черные ягоды. Длинные ноги были поршнями под плоским, мускулистым животом. Он бежал весь день, утоляя жажду у родников. Теперь он горел нетерпением. Он чувствовал близость белого. Он настигнет его завтра, а быть может, и сегодня, ибо белый неуклюж, как корова.

Ясно, что Небу спешил навстречу убийству, он же думал об этом иначе. Он считал, что преследует опасного человека-зверя. Зверя, к которому нельзя подкрасться с подветренной стороны, ибо для него нет ни подветренной, ни наветренной стороны. Он обладает винтовкой. Он прячется за деревом и убивает тебя на расстоянии мили. Ты способен ненавидеть его с такой силой, с какой ты не мог бы ненавидеть льва, потому что лев не презирает твоих обычаев и не смеется над ними. Лев даже хочет поделить эту страну с тобой так, чтобы ты взял себе день, а ему оставил ночь.

Он рассадил правую стопу о камень, спрятавшийся во мху, и теперь на бегу слушал то, что говорила ему пораненная нога. Его тело было орудием, которое он использовал в эти дни до предела, и изъян мог стоить ему жизни. Дело не только в том, что опасно идти за врагом хромая, Небу думал и о том, как он возвратится в лагерь Коко с трофеями. К тому времени он должен быть прям, как пальма. Генерал Коко придавал огромное значение выправке. Коко, долгое время живший в городах белых, пояснял, что черные в них ходят сгорбившись, опустив голову, как бы соглашаясь с тем, что они достойны ярма.

— У нас нет ничего общего с белыми! — часто неистовствовал Коко. — Мы разве что можем сделать их покрасивее! А красивы они только тогда, когда погибают от рук мау-мау!

Коко также говорил:

— Когда они не унижают вас, братья, они смеются над вами. Разве вы жирафы или обезьяны, чтобы им смеяться над вами?

Небу однажды был в школе для взрослых в Киамбу и видел, как старейшины племен читали по слогам слова в книжке белого учителя, а стоявшие за окном молодые белые надсмотрщики потешались над ними. И тогда Небу вспомнил винные мехи слов, струившихся из уст этих старейшин на советах племен: их слова были ветром, причесывавшим вершины самых высоких сосен, или громом, гремевшим на пороге сезона дождей, или сладостными песнями весенних празднеств. И когда Небу снова посмотрел на молодых надсмотрщиков, в его глазах загорелось желание мстить, мучить, убивать.

пели нервы и жилы Небу-воина. —

Вечером, когда малые обитатели леса спешили спрятаться перед ночным появлением крупных хищников, Небу убил оленя. Он вытащил его на поляну, по которой проходил путь белого, и, устроившись у поверженного ствола акации, развел костер и ободрал тушу. Изгиб его спины стал жестким, когда он увидел перед собой то, что он увидел.

Среди раздавленных листьев и сломанных веточек, отмечавших неверный путь его жертвы, Небу ясно увидел след ботинка, женского ботинка. Ботинок соскользнул с влажного листа и четко отпечатался на почве, но в голове негра это отразилось ударом грома.

«Глаза! — беззвучно воскликнул Небу. — Глаза, где вы были со вчерашнего дня? Нос, как мог ты не услышать ни одного из запахов, в которых женщины розовощеких купают себя?»

Полный стыда и досады, он молча упрекал зрение и обоняние, которые так подвели его.

Сгорбившись, он сидел над следом ботинка, о чем-то думал, и душа его была мертва.

На рассвете, прежде чем роса высохла на бледной траве, он увидел белого человека.

Он увидел белого человека за кустами боярышника, над которыми поднимался дым. Белый расположился у реки, у реки, спотыкавшейся о множество камней. Такую реку можно утихомирить, только хорошенько стукнув по голове. Но человек за кустами боярышника был ребенком, розовощеким ребенком с винтовкой. Кто еще может сделать остановку у реки, шум которой скрывает приближение противника?

Кикуйю начал преследование очень рано и достиг стоянки белого сразу после того, как рассвело. Он подкрался поближе, готовясь к прыжку, но сообразил, что даже самый медлительный белый опасен, если у него есть винтовка. Это поставило его в тупик, но через мгновение он вспомнил о вздорности этого белого, отправившегося в путь с женщиной, в голове его снова затрепетал беззвучный тяжелый смех. Пусть только белый поравняется с ним! И он пополз в траве и остановился, когда оказался ниже лагеря белого.

Настала пора ожидания. А он обладал устрашающим терпением этой страны, где хищники ждут, как призраки, где искалеченные деревья ждут ухода лесорубов, чтобы расцвести вновь.

Щека покоилась на семифутовом копье, лежавшем на земле. Он вынул из ножен панга. Мускулы отдыхали, нежные и спокойные. Только в мозгу продолжалась жизнь, мелькавшая неясными обрывками.