Николай Никандров - Рынок любви

Она убегала от него, он с шипением гонялся за ней, прыгал через мебель, ловил. Когда настигал ее, она кричала, он закрывал ей рукой рот.

— Так, без ничего, все равно не отпущу!

— Значит, насилие?

— Да, насилие!

Минут пятнадцать они боролись. Потом она сдалась.

— Ам… ам… ам… Что-о, другого себе нашла? Другого нашла? Другого?..

— Ничего подобного. Если бы нашла, тогда бы прямо сказала, согласно нашего… "регламента".

И еще никогда не отдавались они таким бурным, таким без заветным, таким бесстыдным ласкам, как в этот раз! И настала ми нута, когда от чрезмерного утомления оба они зарыдали навзрыд…

— Что?.. — с торжеством смотрела она на его слезы, словно глазам своим не веря, что это его настоящие, неподдельные слезы, крепко держа перед собой его покорную, безвольную, как бы телячью голову, — Плачешь?.. Плачешь, мой скверный, мой толстый бородач?.

— Валечка, неужели ты всерьез хотела бросить меня?

— Конечно, всерьез! И не только хотела, а и теперь хочу! — пытала она его и мучила. — Это я с тобой осталась только ради последнего раза, на прощание!

— Но отчего?.. — снова заныл он и завозился на посте ли. — Но почему?.. Объясни причины!..

— А-а-а! Уже "почему" и "причины"! Но ведь ты сам настаивал на том, чтобы "любая сторона" могла рвать связь "без объяснения причины"! Ты, ты, ты на этом настаивал!

Вид у бухгалтера был жалкий, пришибленный, расплывчатый, кисельный, она крепко держала его голову за уши, как держат за ручки суповую миску, ворочала ее и туда и сюда и с наслаждением говорила ему прямо в лицо, точно без счета плевала в глаза:

— Хитрец, хитрец, чтобы не сказать больше… Хитрец, ты думал, что если женщина малоразвитая и глупая, то она и в любви глупая… Ошибаешься, милый… В делах любви самая глупая женщина умнее самого умного мужчины… Тут у нас есть такое чутье, какого у вас нет… И ты думаешь, я тогда не понимала, зачем тебе так понадобилось это "без объяснения причин"!.. Отлично понимала… Этим пунктиком ты, конечно, заранее приготавливал для себя лазейку, через которую однажды без хлопот мог бы от меня улизнуть… Ну что ж, Бог с тобой, это твое дело… Но только я не такая жестокая, как ты, я жалею тебя и свои "причины" открою тебе… Я две ночи не спала, прежде чем окончательно решилась на это… Ты, конечно, подозреваешь, что я богатого себе нашла… Нет, ничуть не бывало… Слушай же, в чем дело… Ты для меня ясен, весь ясен, я вижу тебя насквозь, женщине мужчину нетрудно видеть насквозь… И я знаю, что рано или поздно ты бросишь меня… Ты не перестаешь засматриваться на других женщин, ты всех их мысленно примеряешь к себе, как, стоя перед витриной магазина, мысленно примеряют к себе дорогие шляпы, шикарные ботинки, ты не засматривался на других и не примерял их к себе только в нашу "медовую неделю"… Что, хорошо я тебя раскусила, сластолюбец ты этакий?.. И ты, несомненно, скоро найдешь себе другую, более интересную, более блестящую, чем я, нищенка, ведь не забывай, что у тебя на руках деньги, пайки, возможность посодействовать устроиться на службу… Ты скоро бросишь меня, а я так привыкаю к тебе, так привязываюсь к тебе… И вот, чтобы не оказаться брошенной тобой, я сегодня сама бросаю тебя… Первая!.. Этак мне меньше придется страдать от разлуки и легче будет перенести наш разрыв… Ведь в любви для самолюбия сторон очень важно, иногда важнее самой любви, кто кого бросил: он ее или она его…

— Я все-таки тебя немножко не понимаю, Валечка, — шумно вздохнул Шурыгин. — Ты что, и сейчас думаешь рвать нашу связь, и сейчас, и сейчас?

— А конечно. Я же тебе говорила, что это я только так с тобой сегодня осталась, пожалела тебя на прощанье.

Он опять потянулся к ней с ласками, начал умолять ее хотя бы на время отложить свое решение, хотя бы еще немножечко продлить их связь…

— Ага-а! — вскричала она. — "На время"! "Немножечко"! Вот видишь, ты какой! За "навсегда", за "много" ты сам не ручаешься?!

— Конечно, не ручаюсь. А ты разве ручаешься, а ты раз ве можешь быть уверенной, что завтра же не встретишь кого-нибудь лучше меня?

— Мне не надо лучшего! Мне надо тебя!

После долгого спора она согласилась взять обратно свое решение о разрыве.

— Значит, Валечка, ты моя?

— Твоя.

— Ам… ам… ам…

Они лежали в постели и, во избежание новых ошибок в будущем, подробно разбирали свои прошлые отношения. Припоминали нанесенные друг другу вольные и невольные обиды, случаи недостаточного внимания к себе, бестактности, грубости.

— Это, конечно, мелочь, Павлик, но тоже очень характерная для эгоизма мужчины, — вспоминала Валя. — Помнишь, когда мы с тобой ехали к тебе в первый раз на санях, какие ты тогда сулил мне золотые горы: и мануфактуры, и подошвенной кожи! Я уже не говорю о монпансье… Но ты, пожалуйста, не подумай, что я вымогаю у тебя, я от тебя теперь ничего не возьму, мне только хочется спросить у тебя: где же та твоя хваленая "мануфактура" и та "подошвенная кожа"? А между тем я знаю, что у тебя есть спрятанное и то и другое, и это в то время, когда мои три дочки ходят разутые, раздетые? Это я говорю, конечно, между прочим…

— Ох, — вырвался вздох у Шурыгина. — Опять "три дочки"! Как это скучно! Всю жизнь избегал иметь собственных детей, прибегал к разным медицинским средствам, а тут… Вот что: чтобы покончить с этим, приходи ко мне завтра засветло, я разыщу и дам тебе что-нибудь из мануфактуры и кожи.

— Приблизительно в котором часу прийти?

— Или до девяти утром, или после шести вечером.

— Хорошо.

Они зажили снова, лишь передвинули в расписании дни любовных свиданий, засчитав как очередную и эту чрезвычайную встречу.

— Как, однако, ты боишься лишний раз встретиться, — заметила по этому поводу Валя. — Все бережешь себя, все разы считаешь.

— А конечно, — ответил Шурыгин с прежним неумолимым каменным видом, снова чувствуя себя властелином.

Она промолчала, только враждебно повела бровями.

X

— Вот вкусный компот! Мамочка, миленькая, отчего же ты в прошлом году, позапрошлом не торговала тем замечательным товаром? Ведь это так выгодно!

— Не догадалась, детка. Человек доходит до всего не сразу. А ты старайся хорошенько кушать, когда тебе дают, да по меньше рассуждать за обедом.

— Я-то, мамочка, хорошо кушаю, но мне все-таки хочется знать, почему мы, три твои дочки, вдруг стали и обутые и одетые. Ведь это интересно, и я не маленькая, мне уже десять лет…

Она немного помолчала, разгрызла косточку от сушеной сливы, положила в рот сладкое зернышко и сказала жуя:

— А тот пожилой господин с большой бородой, который тогда к нам приходил, что он из себя представляет?

— Он не пожилой, он еще молодой. Вот он-то и есть один из тех пассажиров, для которых я тогда железнодорожные билеты доставала.