Евгений Рубаев - Рыбья плоть

— Сколько вы натянули талями по индикатору веса?

— Девяносто одно деление, по «Гив-6».

— На какой период времени вы оставили натяжение в статике?

— Я не засёк по секундомеру, а часы мне не выдали в конторе экспедиции!

— Вы не ёрничайте, пожалуйста! Дела ваши очень плохи!

— Да уж куда хуже! Но не оставлял я инструмент «в статике» на вытяжке!

У Рафа родилось чувство пофигизма. В голове всё время вертелась любимая присказка буровиков: «Дальше солнца не угонят, меньше триста не дадут!» Эта поговорка родилась у зэков от убеждения, что севернее Воркуты и Колымы лагерей нет. Сейчас буровая стояла где-то на широте Воркуты. Ещё вдохновляло, что в штрафном изоляторе — «шизо», стали давать не по триста грамм хлеба, а по четыреста. Путём долголетних опытов учёные вывели, что от трёхсот граммов хлеба у человека развивается жировая дистрофия. Ещё Рафа успокаивало, что он краем уха слышал перед началом допроса, как один «серый кардинал» из территориального геологического управления «втирал» представителям «Госгортехнадзора»:

— Дело надо спустить на тормозах! Вы сами упустили сроки испытания вышки. Делали лишь продления срока эксплуатации на год. Да и то не вовремя!

Представители Горнотехнической инспекции согласно кивали. Раф, следуя своему природному чутью, понимал, что идёт нормальная процедура стряпанья документов. На то и есть профессия «стряпчий». Всем повезло, что человеческих жертв не было. Далее Раф продолжал автоматически отвечать на остальные вопросы однозначно, как на полиграфе.

Через час комиссия свою работу закончила. Огласили черновик протокола, из которого гласило:

— Причин аварии установить не удалось, поэтому виновные не выявлены!

Комиссия всех поблагодарила и, даже не отобедав, гуськом погрузилась в так же быстро прибывший вертолёт — отбыли. Гражина зря в честь комиссии заварганила шикарные блюда. Она принесла в бурдомик Рафу обед. Он состоял из огромного куска оленятины, нашпигованной салом и чесноком. Она, очевидно, намеревалась удивить комиссию, а досталось всё Рафу и его вновь прибывшему гостю, это был прораб вышкомонтажной бригады Гриша Рыбашлык. Он был прикомандирован мгновенно, чтобы оценить объёмы разбора завала. Его архаровцы-вышкомонтажники должны были прибыть на следующий день. Григорий привёз немного, в здешних масштабах, водки. Но — хорошей, не воркутинской. Вместе с обедом Гражина подала ещё пол-литра самогона. И пошли поминки по рухнувшей вышке! Пили Раф и Гриша вдвоём. Григорий был крепкий, чернявый и уверенный в себе товарищ. Он понимал, что у бурового мастера после такой аварии произошло смещение в голове. Поэтому он подливал ему и поддакивал. Ни в чём не возражал. Раф вопрошал его:

— Вот ты. Сколько своим прогулов ставишь, если вышкомонтажник прогулял, допустим, месяц?

— А сколько прогулял — столько ставлю!

— Так, а тебе-то зачем? Чтобы его премии лишить, хватит и двух прогулов. А тебе-то зачем показатели по бригаде портить?

— Ну, ставлю два прогула!

— Так за два прогула уволить могут, где потом хорошего специалиста возьмешь? Наказать рублём, хватит и одного прогула!

— Ну, ставлю один прогул!

Гриша был этнический казак, мужик крутой и скорый на расправу. В спорах он был бескомпромиссный. Но в этом случае он хотел вывести Рафа из опасного состояния. У того могла развиться депрессия или ещё какая напасть. Так думал Гриша. Все хорошо помнили молодого бурового мастера, который имел жену красавицу и всё своё свободное время занимался культурой своего тела. Выглядел он, как модель с глянцевого журнала. А была на буровой женщина геофизик. Из независимой службы по наблюдению за скважиной. Она была мужеподобного типа. Бывшие зэки называли её «кобла». Это есть такая разновидность пола у людей на женской зоне. Эта кобла ходит у них там, на мужской манер одетая, в кепке, и удовлетворяет сексуально озабоченных женщин. Эта геофизичка на буровой тоже всё время ходила в спортивном костюме и курила папиросы. Интереса к мужскому полу не являла. До поры до времени.

На буровых двери в вагончиках, никто никогда отродясь не закрывал. И вот однажды просыпается этот красавец буровой мастер от мерзкого чувства. Он думал, это ему ужасный сон снится. Когда проснулся — понял, что это наяву. Кобла разделась догола и, забравшись на него, целовала его в губы своими мужскими губами. Буровой мастер со страшным нечеловеческим криком выбежал голый на улицу. Его еле уняли, такой с ним был нервный припадок. После этого инцидента у него развилась хроническая импотенция, и красавица жена его бросила.

— Нервы, они вещь опасная! Все болезни от нервов! — наставлял Григорий. При этих словах он наливал очередные чарки.

— Один триппер от любви! — вторил ему Раф.

Они опрокидывали по стопочке и принимались вкушать от щедрот Гражины. Вся публика буровой очень сочувствовала Рафу. Тампонажники принесли, как угощение, малосольной рыбы. Трактористы — пару бутылок водочки. Все сочувствовали, как могли. Прибывшие вышкомонтажники растащили обломки вышки за три дня. От удара оземь все крепления элементов вышки разрушились, поэтому кислорода на автоген пошло совсем минимум. После третьего дня «отмокания», обозначенному в конторе экспедиции, как «Раф ходил на рыбалку!», он посетил свежеистопленную баню. Опохмеляться он больше не стал, а с утра, на свежую голову, по рации связался с главным инженеров и после приветствия спросил:

— Иван Петрович! Можно, я в отпуск поеду?

— В отпуск? Ну, ты и нахал!

После выключения рация помолчала десять минут, и вновь зазуммерила. Видимо, главный инженер советовался с начальником экспедиции. Потом его голос в трубку рации сказал:

— Ну, хорошо, приезжай. Оформляй отпуск!

На смену к нему приехал дежурный мастер. Был такой дед, бывший буровой мастер, он принимал и сдавал материальную часть у боевых мастеров. Заодно, таким образом, проводилась как бы ревизия матсредств, чтобы держать мастеров в тонусе. Фамилия его была Колбиков. Занудой он был эксклюзивной! Его удлиненный нос и овал лица всегда выражали удивление, которое подчёркивалось губами «в трубочку». Одевался он, как и подобает зануде, весьма основательно. Несмотря на то, что на Материке бушевала весна, да и в тундре уже чувствовалось её дыхание, он был одет, кроме свитера и пиджака, в толстую ватную куртку и поверх ещё брезентовый плащ. Начинал он свою ревизию медленно. Допустим, прочитывал:

— Прокладки коллектора всасывающего! Это, что это за прокладки такие, десять штук? Что-то я у тебя в складе их не видел!

— Ну, как же! В холодном складе, на связочке висят!

— Ну, пойдём, посмотрим!

И он надевал на себя все сложные свои наряды, венчал голову цигейковой шапкой, с прилаженной поверх неё каской, и топал косолапыми шагами в холодный склад. Там, пощупав прокладки на связке, цена которым была по три копейки штука, он восклицал: