Грейс Пейли - Интерес в этой жизни

На Рождество муж преподнес мне половую щетку. Так не делают. Никто мне не докажет, что это он из лучших побуждений.

— Не оставаться же тебе без рождественского подарка, когда я буду в армии, — сказал он. — Взгляни, пожалуйста, Вирджиния. Идет в комплекте с совком оригинальной модели. Подвешен на палке. Брось взгляд, трудно тебе? Ты что, слепая, косоглазая?

— Спасибочки, родимый, — сказала я.

Я и сама мечтала о таком совке, ковшиком. Удобная вещь. Мой муж не станет покупать в подвальном отделе для дешевки или на январской распродаже.

И все же при всем при том, пускай вещь качественная, — свинство дарить такой подарок человеку, если надумал распрощаться с ним навсегда, — женщине, с которой нарожал детей, залазил на нее то и знай, хоть в пьяном виде, хоть трезвый, даже когда всем завтра рано вставать.

Я спросила, нельзя ли полчасика повременить с армией, я бы пока сходила за продуктами. Не люблю оставлять ребят одних в трехкомнатной квартире, сплошь нашпигованной газом и электричеством. Одна подначка — и вот, вполне возможно, пожар. А не то старшему придет на ум сводить счеты с младшими.

— Так уж и быть, в последний раз, — сказал он. — Но вообще тебе бы стоило поразмыслить, как будешь обходиться без меня.

— Что толковать с убогим, — сказала я. — По тебе же давным-давно плачет психбольница.

Я хлопнула дверью. Не хотелось смотреть, как он будет укладывать свое исподнее и свои глаженые рубашки.

Правда, дальше парадного я не ушла, поскольку там, заламывая руки, рыдала миссис Рафтери — так, словно бы подрядилась навеки расстраиваться одна за всех.

— Миссис Рафтери! — сказала я, приобнимая ее одной рукой. — Не надо плакать. — Она оперлась на меня, что понятно, учитывая мое нехилое сложение. — Не плачьте, миссис Рафтери, прошу вас.

— Твои дела, Вирджиния. Прямо-таки тянет тебя туда, где неладно. «Убирайте белье. Дождик!» Вся ты в этом. Лифт вышел из строя — ты знаешь первая.

— Ну зачем вы так, неправда. Чистая неправда, — сказала я. — Совсем наоборот.

— Ты уже видела миссис Каллен? — спросила она, не обращая внимания.

— Где?

— Вирджиния! — сказала она с возмущением. — Она скончалась. Весь дом об этом знает. Обрядили ее в белое, как невесту, то есть это красота — одно загляденье. Ей, наверное, добрых восемьдесят. Мужу есть чем гордиться.

— Мы с ней едва знакомы, она ведь была бездетная.

— При чем тут это. Нет, Вирджиния, ты сделай, как я тебе скажу, пойдешь сейчас вниз и скажешь — вот слушай, — скажешь так: «Мистер Каллен, я слышала, у вас скончалась жена. Я разделяю ваше горе». Потом спросишь у него, как он сам. Потом положено сходить в похоронное бюро, где лежит покойница. Здесь, за углом, у «Уитсона и Уэйда». И после, когда ее перенесут в церковь, полагается пойти туда.

— А я не этой веры, — сказала я.

— Ничего не значит, Вирджиния. Взойдешь вот эдак… — она отделилась от меня и горделиво прошлась, как бы в танце, — взойдешь на большое переднее крыльцо — и в храм. А там — благолепие. И не хочешь, а преклонишь хоть на минутку колени. Потом ты сворачиваешь направо. Опять поднимаешься по лестнице. Доходишь до высокой дубовой двери в сводчатом проеме и… — здесь ей зачем-то понадобилось сделать глубокий-глубокий вдох, — и пла-авненько поворачиваешь ручку, дверь отворяется, и у тебя перед глазами Святая Матерь Божья, Царица Небесная. Такая чудная красота. Такая прелесть.

Я вздохнула и со стоном выдохнула, унимая боль, которая сдавила мне сердце. Стиснула стальным обручем наподобие артрита, и это в мои-то годы.

— Любительница ты поохать, — сказала миссис Рафтери, пялясь мне прямо в рот.

— Я? Ничуть.

От нее дохнуло перегаром, жутким запахом дешевого вина.

Мой муж запустил в дверь изнутри монеткой, отвлекая меня от миссис Рафтери. Погромыхал для верности застекленной дверью, чтобы я оглянулась. На плечах у него было по туго набитому вещевому мешку. И где только разжился таким количеством добра? Что у него там? Гусиный пух, который моя бабка приволокла с собой из-за океана? Или детских пеленок напихал, которые я беру напрокат? Истина по сей день скрыта мраком.

— Ты что ж это творишь, Вирджиния? — сказал он, сваливая мешки у моих ног. — Торчит здесь, лясы точит с каждым всяким! В армии, знаешь, на все дела дается жесткий срок, там шутки шутить не любят. Я извиняюсь, — прибавил он, обращаясь к миссис Рафтери.

Сгреб меня в охапку, разыгрывая пылкую любовь, и крепко прижал всем телом к себе, чтобы я ощутила его напоследок и посильнее мучилась из-за своей утраты. Потом влепил мне поцелуй — по-хамски, чуть было губу не прокусил, подмигнул, сказал:

— Ну все покамест, — и отвалил легким шагом в будущее; барахло, навьюченное барахлом.

Бросил меня в неловком положении, в полуобмороке, перед вдовой особой преклонных лет, которая и думать давно забыла про такие вещи.

— Ишь петух, — сказала миссис Рафтери. — Он как, Вирджиния, насовсем уходит или всего лишь на время?

— Он, видимо, бросает меня, — сказала я и села на ступеньку, подтянув к подбородку свои мосластые колени.

— Раз так, безотлагательно обращайся в социальное обеспечение, — сказала она. — Паршивец он, между прочим, что бросает тебя в самый канун Рождества. В полицию сообщи, — сказала она. — Там с дорогой душой раздают игрушки для самых маленьких. И не забудь, пусть все дойдет до бакалейщика. Меньше будет наседать насчет уплаты долга.

Она видела, как по карте моего лица расползается вселенская печаль. Миссис Рафтери не вредная тетка, бывают хуже. Она сказала:

— Открой глаза, милая, глядишь, и отыщется неподалеку утешенье. — Она показала нетвердым пальцем на ту сторону улицы, где, привалясь на корточках к погрузочному помосту, поглощали свой обед водители грузовиков. Повела рукой, включая в искомое число мужчин, снующих взад-вперед в поисках приличной закусочной. Не обошла и шестерку портовых грузчиков, прохлаждающихся под шатром рыбного рынка. — Если не надорвали себе пупок, работая дни и ночи, значит, жди, что скроются за горизонт. Не горюй, Вирджиния. Я еще не встречала мужчины, чтобы его хватило на весь век.

Через десять дней Джирард задал вопрос:

— А где папа?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

Я не хотела посвящать детей в подробности. Нынешний муж или бывший, но у ребенка должен быть отец.

— Ну где же папа? — спросил Джирард еще через неделю.

— Ушел в армию, — сказала я.

— А мне он застилал постель на верхнем ярусе, — сказал Филип.

— Истина сделает вас свободными, — сказала я.

И села с блокнотом и карандашом составлять себе четкое представление о своих ресурсах. Факты, после произведенных с ними действий арифметики, сводились к тому, что муженек оставил меня в критическом положении: денег на все про все четырнадцать долларов, за квартиру не плачено. Он говорил, что ему будто бы жаль так поступать, но поступал-то, я считаю, по присловью «с глаз долой — из сердца вон».