Татьяна Соломатина - Акушер-Ха! Вторая (и последняя)

Кажется, я ещё больше вас запутала, да? Скажу проще: название «Акушер-ХА!» – это дань. Дань таланту тех акушерок, у которых иным акушерам ещё учиться и учиться. Дань тем врачам акушерам-гинекологам, которым не страшна ни одна клиническая ситуация. Моё маленькое спасибо тем, кто навсегда с нами, нашими матерями, жёнами, дочерьми. С нашими любимыми. Моё крохотное напоминание тем, кто только в начале тяжкого пути, где нет места беспричинной гордыне и незаслуженной важности:

– Ты кто?

– Врач-интерн. Акушер-гинеколог.

– Акушер?.. ХА!

Последнее берём в кавычки и… Теперь понятно?

А вторая (и последняя) она потому, что две акушерки – оптимальное для родильного зала количество. Авралы всё-таки не так часты. А призванные с этажей и приёмного третьи, четвёртые и пятые не так уж и опытны. Моего – личного авторского – опыта хватит ровно на две книги «про это». Ровно в двух моих книгах «про это» вам будет действительно весело, действительно грустно. Ровно две моих книги «про это» будут вам действительно полезны. Ровно две моих книги «про это» – это мой опыт, моя дань и моё спасибо. Более в этой теме мне места нет. Потому что единственное, чего следует избегать в любой работе – профанация и потеря квалификации. Писатель Соломатина благодарит всех читателей: женщин и мужчин, беременных, рожениц и родильниц, пилотов самолётов и машинистов электропоездов, оценивших её скромный вклад в «производственную медицинскую» тему. Особенно акушеров и акушерок – признание коллег было для меня очень важно. Во второй (и последний) раз я пройду вместе с вами лабиринтами своих воспоминаний; растревожу тоску по некоторым людям и дому – родильному дому в составе многопрофильной больницы, – его радостям и горестям, быту, уюту и неприглядности, коллегиальности и скандалёзности; и продемонстрирую тем, кому это необходимо, презентации своего опыта популяризации. И жанр моей второй и последней «Акушер-ХА!» будет таким же, как и жанр самой жизни, где правда и ложь, сплетаясь в тугой морской узел, неотделимы друг от друга, как беременная и её внутриутробное дитя.

Начну, как и положено начинать, с начала начал. Студенчества, интернатуры и больничных подвалов-переходов. А там – как пойдёт.

Зимние госы были жестокими. Государственный экзамен по анатомии – это, доложу я вам, не фунт водки. Логики в этой науке нет, а сулькусов и фораменов в человеческом организме понапихано, что тех кротов в неухоженных газонах. А уж про пирамидальные пути и прочую неврологию, о-о-о! Лучше вам не знать.

В общем, сдать нормальную анатомию сложно.

Анатомия. Анатомия и Нина. И студент по имени Саша.

Нина Николаевна ко временам моего студенчества хоть и была ещё железной леди, но уже достаточно ржавой и… Ну, сопромат он и есть сопромат, против времени не попрёшь. Помню чудный случай. Начало первой пары. Столы-столы-столы анатомки. Цинковые столы анатомки… За теми столами, где не лежат сосудистые или мышечные трупы, сидят студенты. Шумят. Или зубрят. Ждут преподавателей. Зал большой. Видимость отличная. Окна огромные. И тут в отверстые врата анатомического зала входит Нина Николаевна. Раком. Только не пятясь, а головой вперёд. Да так практически в коленно-локтевой и продолжает топать, сохраняя неизменно презрительное выражение лица хоть и бывшей, но все же первой леди Винницкой, а позже и Одесской областей.

Обычно леди Нина входила, горделиво неся свою голову, увенчанную чёрной бархоткой. Траурный ободок имел свою трагическую предысторию: в возрасте шести лет погиб второй внук, сын младшей дочери Нины Николаевны Козырь, доктора медицинских наук, прежде – заведующей, позже – профессора кафедры нормальной анатомии Одесского медицинского института. Внук погиб, потому как его мамке, которая в отличие от старшей правильной занудной сестры, больше любила пить, чем, собственно, жить, приспичило «по маленькому» во время разудалого пикника на обочине. И вместо того чтобы присесть тут же, в посадке, она решила пойти через дорогу. Через трассу. Она была очень сильно пьяна, и только так можно объяснить её внезапную стыдливость. Ибо в более-менее вменяемом состоянии она отнюдь не отличалась хорошими манерами и могла присесть пописать около облисполкома. В общем, обоих – и маленького мальчика, и молодую женщину – сбил грузовик. Сына-внука насмерть, а младшая дочурка Нины лишилась селезёнки, выздоровела и продолжила пить дальше.

Нина же с тех самых пор носила чёрную бархотку на русой тугой косе.

Это было лирическое отступление-пояснение. Рыданий и осуждений не надо. История быльём поросла, ягелем покрылась и снегом припорошена.

Вернёмся в анатомический зал одесского медина, в 1987 год. Бредёт Нина, согнутая под девяносто градусов и хоть бы слово кому. Все приумолкли в почтительном недоумении.

И тут вскакивает с места молоденький ассистент Костя и, схватив из шкафа что-то весомое – не то большеберцовую кость, не то… В общем, что-то более-менее тяжёлое, может, муляж таза – не помню… Подскакивает к Нине и шандарахает её с размаху по пояснице. В гробовой тишине.

– Спасибо, Костик!!! – в меру радостно, аристократически благодарно говорит по-крестьянски широкая Нина, выпрямляясь во весь рост.

Помните рассказ Артура нашего Конан Дойля, где один из главных персонажей страдал люмбаго?

Да-да. Про госы, Нину и Сашу.

У Нины, как и у любого нормального преподавателя, были свои любимчики. Я, к примеру. И тот же Саша. Она, разумеется, входила в состав государственной экзаменационной комиссии. И зорко бдила своих любимчиков. Мне попадается билет «про сердце», что-то там из истории нормальной анатомии и смешной вопрос по остеологии. Я благодарю фортуну и сажусь готовиться. С сочувствием глядя, как Санёк уже рвёт волосы на голове. «Что?» – одними губами. «Пирамидальные пути. Поджелудочная. И ангиология», – мрачными глазами.

Конец Саньку.

Он обречённо ковыляет за препаратом. Препараты разложены на цинковом столе. Для немедиков: «препараты» – это печень, селезёнка, то же сердце. И так далее. Вынутые из трупов органы. Отпрепарированные. Выложенные на столе. Бери, готовься, тащи за собой препарат на подносе и отвечай комиссии, где тут что и чего.

В общем, смотрю, Санёк пошёл. Причем даже готовиться не стал, а просто Нина моргнула: «Дуй сюда, придурок!» Он и подул.

И рассказывает ей строение поджелудочной, тыкая в препарат анатомическим пинцетом. Мол, вот тут вот такая долька, а здесь – эдакая. И сосуды называет все по латыни. Уверенно так. Нина кивает одобрительно, мол, точно-точно, именно то самое, именно здесь, цепко реферируя окружающее пространство. И тут к ней подходит ещё один профессор из комиссии, и, явно недоумевая, пялится в препарат на подносе Санька. Нина профессору ласково, шёпотом: