Татьяна Соломатина - Акушер-Ха! Вторая (и последняя)

И Вася просто выстрелил в сердце её сбесившейся матери.

Молча и быстро прицелился. Выдохнул. Замер. И выстрелил. В тот единственный безопасный для остальных «коридор».

Сперва позвонил ветеринару.

Экстренному. Дорогому. Такому, что в любое время дня и ночи. А уж для Васи Остермана – подавно. Вася Остерман пару жён этого ветеринара кесарил, бесчисленных любовниц – абортировал, а матушке – экстирпацию матки выполнил в лучшем виде без осложнений и вовремя.

– Со спецавтомобилем ко мне. Сам не можешь – пришли того, кто территориально ближе. У Васьки проникающие ножевые в брюхо, наверняка задеты паренхиматозные.

– Еду, – его товарищ не стал тратить время на вопросы.

Пока сам перевязал Ваську, как мог, лишь бы остановить кровотечение. Вколол что-то сильное кардиостимулирующее в холку. И анальгетики в бедро. Всё быстро, на автомате.

Посмотрел на замолчавшую дочь. Она, наоравшись, уснула. А может, как и все ещё не совсем люди – новорождённые, обладая ещё не забытым знанием, поняла, что всё – отбой. Опасности нет. Угроза ликвидирована.

Набрал ноль два и ноль три. Назвал свой адрес. Позвонил ещё кое-кому, из тех самых, минюстовских-эмвэдэшных. А тут и ветеринар подоспел. С ассистентом. На специально оборудованной машине со всеми нужными столиками, ампулами, инструментами, шовными и прочими материалами. Вынес к ним Ваську. В полном отрубе, но ещё тёплого. Ветеринар лишних вопросов снова не задал. Сперва дело. Да-да, нет-нет. Ну, вы поняли. Тут сейчас менты будут и труповозка. Вы не отвлекайтесь. Слегка только вперёд сразу сдайте, чтобы проезд не загораживать. И чтобы вас не дёргали. Сам потом позову. Полцарства за оживлённого кота. Шучу, не дёргайся. Знаю, что не за честь, а за совесть. Лучше за честь. За твою ветеринарную честь. Ты служебных псов с ножевыми и огнестрельными спасал, и не раз. И этот кот – служебный. Мой близкий служебный родственник. Он мою дочь от смерти спас, вступив в неравный бой с превосходящими силами противника. Шучу? Да. А ты предлагаешь плакать? Всё, работайте. Остальное потом…

Констатированы смерти. Люси и третьей жены. Первая – от множественных проникающих ножевых. Вторая – от огнестрельного в сердце. Карабин – серийный номер. Владелец Остерман Василий Илларионович. Разрешение – номер, серия… Условия хранения не нарушены. Сейф…

Осмотры мест преступлений. Протоколы. Обычные менты. Менты от минюстовской-эмвэдэшной «тяжёлой артиллерии». Врачи «Скорой». Врачи санэпидстанции. Труповозка. Судмедэксперты…

– Они меня даже арестовать забыли. Потом, задним числом оформили. Как и подписку о невыезде. Так что на бумаге я в КПЗ сидел. Затем суд. Положено так. Оправдательный приговор. Я уже, когда всё закрутилось – первые менты подъехали, – как в тумане был. Пока о Машке и Ваське думал – как автомат действовал. То есть я и не думал, – Вася пил со своими друзьями – психиатрическим светилом и начмедом – у себя в особняке. Годовалая Маша топала по кухне крепкими ножками, охотясь за прихрамывающим Васькой – кроме ножевых, были множественные переломы, один сросся немного не так. Они были заняты игрой. Васька периодически позволял ей себя настичь, и тогда пространство разрывал жизнерадостный вопль: «Папа, ки-и-иса!!!» – и счастливый детский смех.

– Скоро спать уложу, мужики. Нянька отпросилась на пару часов.

– Да она нам не мешает, – заверили друзья.

– В общем, не знаю, что они там в протоколах написали-переписали, но вышел я у них чист перед людьми. А перед богом, сказали, моя проблема. Я ж не по ногам стрелял. Не ранить. Чётко в сердце – на поражение. Они, впрочем, всё поняли. Раз по пятнадцать каждый сказал, что на моём месте поступил бы так же. Как хорошо, что они не на моём месте. У них на своём хватает… Я как представил тогда… Ну, это я сейчас говорю «представил», а тогда такая ясность и в голове, и в душе, что аж дух захватило. Как на горной вершине – и весь мир на ладони… Ну, стрельну я ей по ногам. Только в состоянии острого помешательства силушка-то ого-го…

– Что да, то да! – поддакнуло психиатрическое светило. – Субтильные девицы в остром состоянии смирительные рубахи в клочья рвут и батареи вместе с фрагментами стен выносят…

– Не перебивай! – цыкнул на него роддомовский начмед.

– Думаю, не поможет по ногам… А потом что? Палить куда придётся? А там же Машка, и Васька на шее у третьей висит… Или она успеет Машку ножом потыкать… К ней кинуться – и того хуже может получиться. Если меня достанет – те вообще один на один с ней останутся. И буду я такой благородный-благородный, не превысивший допустимую самооборону и оборону Машки, только совсем бесполезный. Если вообще ещё живой… А даже если и по ногам – и достанет её боль, несмотря на невменяемость. Ну, скручу. Вызову милицию. Они её засадят в психушку зарешёченную. Там в порядок приведут, и она поймёт, что живого человека своими руками на тот свет отправила. И не просто ножом разок ткнула… Она же бедную Люсю, упокой её душу, господи, в котлетный фарш практически уделала. Ещё до неё дойдёт, что она родную дочь хотела зарезать. А не дойдёт – так напомнят. И во время лечения. И на суде. И как она с этим жить будет, эта несчастная девочка? Вылечится – посадят. Не вылечится – всю жизнь в дурдоме. А что я дочери скажу? При любом раскладе? А отсидит – выйдет – разыскивать начнёт? В правах захочет восстановиться? Машке жизнь и анкету портить. Всё может быть… И тогда я решил. Ещё внизу решил. Около Люсиного тела. На поражение. И кот, мужики, кот… Это было что-то. Я тогда и сам, конечно, в изменённом состоянии сознания был, но Васька бился не на жизнь, а насмерть. Я в бога уверовал тогда окончательно. Потом, конечно, разуверился, как обычно, – Вася улыбнулся, – но тогда… Тогда я подумал, что не может просто кот вот так. Как у нас говорят: «Бес вселился»? Так вот в Ваську тогда ангел вселился. Хранитель. Или из другого какого подразделения. Чистый спецназ. Голыми лапами. На шее у неё повис, когтями и зубами впился, она его ножом тычет, куда видит… Даже себя уже ранит, и в Машкину сторону машет. А кот… Нет. Это просто плоские слова. Я вам не расскажу. Может, меня самого уже надо лечить?..

– Если тогда не чокнулся, то теперь-то уж чего. Вася, я тебе всегда говорил, что твоя психика – это просто эталон, – психиатр покачал головой.

– Я только одного себе, мудаку, простить не могу. Не то, что женился, нет. Не женился бы – у меня Машки не было бы. А того, что проклятый этот послеродовый психоз просмотрел, акушер-гинеколог грёбаный! Думал, характер вредный… А тут же все предпосылки налицо. И тебе натура нервная, «обожающей» мамой выращенная. Избалованная. В родах не всё благополучно. Интраоперационное кровотечение. Потом уже в глаза эти стигмы мне броситься должны были: не спит, всё время в эйфории. Читать новорождённую начала учить. Что у неё в башке стрельнуло, какая там идея была? Акушер, блин, гинеколог. Доктор наук. Главный врач. Тьфу! Вот за это мне нет прощения! Ни на земле. Ни на небесах.