Майгулль Аксельссон - Я, которой не было

Блиц! Белая вспышка бьет по сетчатке, и Мэри теряет нить и на мгновение замирает, онемев и ослепнув, покуда квадратный крайне осторожно берет ее под локоть и поворачивает так, что теперь они стоят бок о бок и смотрят на фотографа. Это молодой парень в потертых джинсах и с волосами ежиком, он улыбается и что-то говорит на местном языке, снова щелкая блицем. На этот раз Мэри готова, но что толку? Потом еще с полминуты она не видит ничего, кроме белых пятен, скользящих по сетчатке. Неприятно сосет под ложечкой, о чем-то напоминая, но о чем, не поймешь. Мозг хранит какой-то обрывок — кажется, она однажды уже ощущала свою беспомощность, ослепленная белым светом, но когда и где — ей не вспомнить, как и того, что три недели после этого она могла выговорить одно-единственное слово, совершенно бессмысленное слово, не имеющее к ее жизни ровным счетом никакого отношения. Альбатрос! С какой стати ей про это помнить? Это было единичное проявление, сказали врачи, ответ организма на экстремальное психоэмоциональное напряжение. И не имеет ни малейшего отношения к ее сегодняшней жизни. А неприятно ей, видимо, из-за этой физиономии, что заняла все поле ее зрения, едва она снова смогла видеть. Хокан Бергман всегда становится к собеседнику чуть ближе, чем следует.

— Ты не ответила, — говорит он.

Квадратный министр социального развития отпускает локоть Мэри, что-то бормоча, и поворачивается к новым гостям. В фойе толпятся сотни людей, но она осталась наедине с Хоканом Бергманом.

— Прошу прощения?

Она чуть отстраняется, но это бесполезно: он приближается ровно на столько же.

— Ты так и не ответила на мой вопрос.

— Какой вопрос?

— Как тут тебе?

Мэри отводит взгляд, но всего лишь на долю секунды.

— Спасибо, хорошо.

Он поднимает бровь.

— Хорошо?

— Да.

— То есть — я могу привести твой ответ дословно?

Это угроза. Несомненная. Хокан Бергман вышел на охоту за белокурым скальпом Мэри Сундин, он намерен повесить его у себя на поясе рядом с другими. Ради этого его перекупила другая вечерняя газета, а сама Мэри уже не журналист, а значит, не может больше рассчитывать на корпоративную этику, что защитила их со Сверкером семь лет тому назад. В какой-то миг ей даже кажется, она видит задуманный Хоканом Бергманом центральный разворот. Черные буквы. Картинка — переулок, где нашли Сверкера. Другая — как она стоит на трибуне. Третья — рассерженный премьер (заголовок: «Я не знал…»).

Впрочем, ничего неожиданного. Она всегда понимала, что этот день настанет, хоть и надеялась, что палачом ее будет не Хокан Бергман. Но и у него есть свои слабости. Этот ханжа-вегетарианец обжирается мясом, едва скроется с глаз своей супруги. К тому же его финансовые сложности стали притчей во языцех во всех стокгольмских редакциях. Дать взаймы Хокану Бергману — это выкинуть деньги на ветер. Не говоря о той истории, когда он профукал тридцать тысяч командировочных и не смог представить ни единого чека или квитанции. Наверное, решил, что Мэри все забыла. А вот и нет. Она проникновенно улыбается в ответ, склонив голову набок:

— Думаешь, я стану тебе препятствовать?

Он не отвечает, но достает ручку и блокнот из кармана замшевой куртки.

— Любопытно было бы узнать, что ты можешь сказать по поводу гусей?

Мэри улыбается еще задушевнее.

— Боюсь, Хокан, тут какое-то недоразумение. Это не орнитологическая конференция. Это конференция по проблемам трафикинга и похищения людей.

Он замирает с ручкой в руке, но лишь на мгновение.

— Занятно, что ты не утратила чувства юмора. Это прекрасно — с учетом того, что… Но «гусями», как известно, называют покупателей сексуальных услуг. Иными словами — клиентов проституток.

Язык во рту словно зверь. Чужой. Но нельзя ни шепелявить, ни заикаться, каждое слово она должна выговорить как можно более четко.

— Разумеется, я понимаю, что ты имел в виду, Хокан. Разумеется. И, если ты можешь подождать, я попрошу пресс-секретаря распечатать для тебя текст доклада…

Он скалит зубы, изображая улыбку:

— Но я бы предпочел услышать твою собственную оценку. Основанную на личном опыте. Поскольку, как я понимаю, ты не намерена упоминать в докладе своего мужа…

Альбатрос! Опять накатывает это слово, и приходится изо всех сил сжать губы, чтобы не выпустить его.

— Ну и как?

Она качает головой, не доверяя чужому зверю у себя во рту.

— Нет так нет, — говорит Хокан Бергман. — Жаль. На мой взгляд, это стало бы значимым решением — наконец высказаться на эту тему. С личных позиций, так сказать. С чисто человеческих.

Он замолкает, перелистывая страничку в блокноте.

— Тогда вот еще что, — говорит он. — Говорят, ты состоишь в некоем обществе, именуемом Бильярдный клуб «Будущее».

— Я? — переспрашивает Мэри. — Нет. Я не играю в бильярд.

И слышит, как выговаривает эти слова. Как пьяная. Де игр-раю в вилль-ярд. Хокан Бергман тоже слышит это, но лишь поднимает брови, никак не комментируя ее дикцию.

— Странно, — вместо этого отвечает он. — А я слышал, ты член этого клуба.

О Мэри, Мэри, Мэри! Дура ты дура! Зачем было врать?

Не надо лгать журналистам. А в особенности Хокану Бергману. Он обожает разоблачать лгунов, выводить на чистую воду и показывать миру всю их гнусность. Не потому что любит правду, а потому, что любит торжествовать. Мэри следовало бы это знать. Шесть долгих лет она была у него шеф-редактором.

К тому же Бильярдный клуб «Будущее» ни для кого не секрет, и нет смысла скрывать факт его существования. Это просто компания друзей, когда-то семерых гимназистов — победителей, каждый в своем округе, национального конкурса сочинений на тему «Народовластие и будущее», в дальнейшем разросшаяся за счет дражайших половин. Занятия? Любые, делающие жизнь приятной. Все что угодно, кроме бильярда.

Я по ним скучаю. Вот бы они собирались по-прежнему, Сиссела устраивала бы вечеринки с шампанским под Новый год, а Мод накрывала бы длинный стол на мостках в ночь Мидсоммара. Все равно этого хочется, притом что понимаю: меня с ними никогда уже не будет. Никто из них не пришел, когда меня судили, даже Торстен и Сиссела. И никто не навестил меня в тюрьме, все эти годы никто и открытки не прислал, даже на Рождество. Но все равно я думаю о них как о друзьях. Моих и Мэри.

Старая дружба как старый брак. В трудный час мы помогаем друг другу, хотя только что обменивались язвительными репликами и взглядами. Вот почему Пер приходит на выручку Мэри, он все это время стоял в сторонке и следил за ее беседой с Хоканом Бергманом. И вот материализуется с нею рядом и любезно улыбается, беря ее под руку жестом одновременно дружеским и уважительным. От него приятно пахнет — дорогим мылом и чем-то мужественным.