Кадзуо Исигуро - НОКТЮРНЫ: пять историй о музыке и сумерках

Номер закончился, и Фабиан недовольно на меня покосился: мой толчок локтем пришелся на самый его «персональный пассаж» — не то чтобы соло, но один из тех редких моментов, когда замолкают скрипка и кларнет, я выдуваю тихое сопровождение, а мелодию ведет аккордеон Фабиана. Вместо объяснения я указал на Тибора, который теперь, сидя под тентом, помешивал кофе, и Фабиан как будто не сразу его узнал. Наконец он проговорил:

— А, ну да, парень с виолончелью. Интересно, он все еще не расстался с той американкой?

— Ну что ты, — отозвался я. — Забыл, что ли? Эта история закончилась еще тогда.

Фабиан пожал плечами и уставился в ноты; мы приступили к следующему номеру.

Мне было досадно, что Фабиан так равнодушен, однако я предположил, что он никогда особенно и не интересовался молодым виолончелистом. Фабиан, он, знаете ли, всю жизнь выступал только в кафе и ресторанчиках. Не то что Джанкарло, наш тогдашний скрипач, или Эрнесто, басист. Они все же обучались музыке систематически и потому наблюдали за Тибором как зачарованные. Может, даже завидовали чуточку тому, что Тибор получил первоклассное музыкальное образование, что у него все впереди. Но, честно говоря, мне думается, им это нравилось: взять под опеку такого вот Тибора, заботиться о нем, а то и подготавливать к будущему, чтобы ему легче было пережить разочарование.

То, семилетней давности, лето выдалось необычайно жарким, и даже мы у себя, в своем городе, временами чувствовали себя как на Адриатике. Целых четыре месяца мы работали вне помещения, под тентом кафе, выходящим на пьяццу, где стояли столики, и, скажу я вам, хоть рядом жужжали два или три электровентилятора, зной донимал нас немилосердно. И все же по этой самой причине деньги к нам текли рекой: туристов было видимо-невидимо; многие прибывали из Германии и Австрии, но местные тоже спасались от жары на берегу. Как раз в то лето мы стали замечать среди них русских. Сегодня никому нет до них особого дела — туристы как туристы. Но тогда они были в диковинку и им оглядывались вслед. Одеты они были чудно, ходили как новички по школе. Впервые мы увидели Тибора, когда у нас был перерыв и мы подкреплялись в кафе за большим столом, специально для нас отведенным. Тибор сидел поблизости и поминутно вскакивал, чтобы убрать с солнца виолончель.

— Посмотри-ка на него, — сказал Джанкарло. — Русский юноша, изучает музыку, жить не на что. И что же он делает? Отправляется в кафешки на главной площади — тратить последние деньги.

— Дуралей, конечно, — подхватил Эрнест — Однако дуралей романтический. Такому и голод нипочем, лишь бы скоротать весь день в свое удовольствие здесь, на площади.

Фигура у Тибора была сухощавая, волосы рыжеватые, на носу сидели немодные очки в огромной оправе, делавшие его похожим на панду. Он приходил изо дня в день, и, не помню уже, как это получилось, мы стали болтать с ним в перерывах между номерами. А иногда, если он являлся к вечернему выступлению, мы потом подзывали его и угощали вином и гренками.

Вскоре мы узнали, что Тибор венгр, а не русский и что он старше, чем выглядит, поскольку обучался уже и в Королевской академии музыки в Лондоне и — два года — в Вене у Олега Петровича. Вначале ему приходилось трудно, но потом он приладился к старому маэстро с его легендарными приступами гнева. Покидая Вену с несколькими приглашениями в кармане от престижных, хотя и небольших концертных залов Европы, Тибор смотрел в будущее с уверенностью. Но потом концерты из-за низкого интереса публики стали отменять, Тибору пришлось исполнять не то, что нравится, за отель нужно было дорого платить или довольствоваться самыми жалкими условиями.

В нашем городе проводятся хорошо организованные фестивали искусства и культуры, в одном из которых Тибор решил принять участие, чтобы поправить свои дела, тем более что один старый приятель из Королевской академии пригласил его погостить бесплатно летом в своей квартире. Тибору, по его словам, очень нравился наш город, но с деньгами у него было туго, и хотя он время от времени давал сольные концерты, нужно было крепко задуматься о том, куда податься дальше.

Послушав раз, другой, третий о его затруднениях, Джанкарло и Эрнесто решили, что неплохо бы что-нибудь для него сделать. Таким образом состоялось знакомство Тибора с господином Кауфманом из Амстердама, который приходился Джанкарло дальним родственником и имел связи в гостиничном мире.

Я хорошо запомнил этот вечер. Было еще начало лета, господин Кауфман, Джанкарло, Эрнесто и все прочие, в том числе и я, сидели под крышей, в задней комнате кафе, и слушали, как Тибор играл на виолончели. Юноша понимал, наверное, что главный слушатель у него господин Кауфман: любопытно вспоминать, сколько старания он в тот вечер вкладывал в игру. Он явно был нам очень благодарен и радовался обещанию господина Кауфмана, вернувшись в Амстердам, сделать для него все возможное. Когда говорят, что с Тибором в то лето произошла перемена к худшему, что он, себе же во вред, стал не в меру задирать нос и все это по вине той американки, в этом есть, пожалуй, доля истины.

Тибор заметил эту женщину утром, за первой чашкой кофе. На пьяцце в это время царила приятная прохлада: кафе в ранние часы отчасти затенено, мостовая еще мокрая, после того как коммунальные работники польют ее из шланга. Тибор не позавтракал и поэтому с завистью следил за тем, как женщина за соседним столиком несколько раз заказывала коктейли из соков, а потом, по какому-то капризу (еще не было и десяти), — порцию сваренных на пару мидий. Ему чудилось, что женщина, со своей стороны, тоже бросает на него взгляды, но он об этом особо не задумывался.

«Она была симпатичная, даже красивая, — рассказывал он нам тогда. — Но старше меня лет на десять — пятнадцать. С какой бы стати думать, будто это неспроста».

Тибор выбросил ее из головы и собирался уже восвояси, чтобы пару часов позаниматься, пока не явится на ланч сосед и не включит этот свой радиоприемник, но вдруг увидел ту женщину: она стояла прямо перед ним.

Женщина улыбалась во весь рот и держалась так, словно они уже знакомы. Не будь Тибор от природы застенчив, он бы поздоровался. Женщина похлопала его по плечу, словно бы он не выдержал испытания, но все же она его прощает, и сказала:

— Я слушала на днях ваше выступление. В Сан-Лоренцо.

— Спасибо, — отозвался он, понимая, как глупо прозвучал такой ответ. Поскольку с лица женщины не сходила улыбка, он добавил: — Ну да, в церкви Сан-Лоренцо. Верно. В самом деле, я там выступал.

Женщина засмеялась и внезапно опустилась на стул напротив.

— Вы говорите так, словно ангажементов у вас столько, что и не упомнишь. — В ее голосе прозвучала легкая насмешка.