Анатолий Тоболяк - Невозможно остановиться

«Опять! — шепчет она злым голосом. — Ну, это уж слишком! Откроешь, да?»

«Открою, но никого не пущу».

«Правильно! Пошли их, пожалуйста, на х…», — умоляюще просит Лизонька.

На миг я цепенею от изумления, а затем, хохоча, иду к двери.

II. Иван Медведев собственной персоной стоит на площадке, сопя, тяжело дыша после подъема на четвертый этаж. Толстый, солидный, в светлом костюме.

«Ваня!» — радостно восклицаю я. Редкий гость он в этой моей квартире, очень редкий.

«Чему смеешься?» — мрачно осведомляется Иван, и я вижу, что он как-то необыкновенно мрачен.

«Да так. Есть повод. Каким ветром, Ванюша, в приют мой убогий тебя занесло?»

«Может, сначала впустишь?»

Видит Бог, Ивана я не могу выпроводить, даже если Лиза от ярости выпрыгнет сейчас в окно.

«Я не один, — предупреждаю его. — У меня дама. Ты умеешь вести себя при дамах?»

«Пошли они все на х…!» — довольно-таки громко вдруг заявляет Медведев.

У меня новый приступ смеха. Так и вступаем в комнату: солидный, мрачный Иван и веселый Теодоров. Лиза вскакивает с тахты. Гнев еще не сошел с ее горящего лица, но в ту же секунду оно преображается в ослепительной улыбке.

Два матерщинника смотрят друг на друга. Затем между ними происходит такой, примерно, диалог:

«Привет!» — буркает Медведев очень неприязненно. «Здравствуйте, Иван Львович! — радостно отвечает Лизонька. — Как хорошо, что вы пришли! Садитесь, пожалуйста!»

«А что хорошего в том, что я пришел?» — бурчит Иван, озираясь.

Лизонька отвечает, блаженно улыбаясь: «Ну, я не знаю! Я всегда рада гостям!»

«А вы что, живете здесь?» — резонно (но слишком прямолинейно) спрашивает Иван.

«Нет, я живу в Москве, я же вам говорила. Там я тоже всегда рада гостям».

«Понятно, — сопит Иван, хотя понять что-либо из Лизиных слов сложно. — Помешал вашей… э-э… беседе?»

«Ну, что вы! — вспыхивает Лизонька. — Нет, конечно! Правда, Юра? Если бы кто-нибудь другой пришел, мы бы его, конечно, выгнали. А вас здесь все любят!»

«Наверняка не так, как вас», — отвечает Иван и опускает свои сто килограммов на тахту.

Лизонька тотчас пододвигается к нему и предлагает, лучезарно улыбаясь: «Закурить хотите?»

«Не курю», — бурчит Иван. И еще что-то невнятное — должно быть, матерится.

«А выпить?»

«А что это у вас? — Он берет бутылку без этикетки, смотрит на свет, принюхивается. — Нет, благодарю. Самогон не пью. Вам тоже не советую. Пусть дует Теодоров. У него мозги луженые».

«А мне, знаете, понравилось! — не соглашается с ним Лиза. — Юра, давай выпьем за нашего гостя».

«Давай!» — сразу соглашаюсь я, отрываясь от стены.

Иван мне что-то не нравится. Что-то он необыкновенно мрачен. А эта новая, незнакомая Лиза, она, конечно, диво дивное!

«За вас, Иван Львович! За ваш недавний день рождения!» — принимая от меня чашку, разудало произносит она. Хлоп! Готово. И сигарету в зубы вместо закуски. Иван крякает, точно огненная жидкость влилась в него. Крякает вторично (это заглотнул я). Чувствую, что тяжело Ване, очень тяжело наблюдать за такой согласованной, счастливой парой. Он вынимает платок и промакивает лоб. (В комнате душно?) Вдруг багровеет, наливаясь кровью:

«Везде пьянь! Зашел к Мальковым — пьют где-то в гостях. У Яковлевых, ты их знаешь, гулянка. В автобусе пьяные хари. Я в этой стране жить не могу! Это заблеванная забегаловка!»

«А почему вы не уедете туда? — сострадательно спрашивает его Лизонька. — У вас, я слышала, родственники в Канаде».

Иван косится на нее. Он думает: надо ли принимать всерьез эту красотку? Он думает: прожил сорок лет, а ни разу не имел такой! Он думает: счастливчик Теодоров! (Я за него думаю.) Он отвечает Лизе тяжело и устало: может, и уедет. Но это не решение проблемы. Ему везде будет плохо. Нет такой страны, где ему будет хорошо. Это понятно?

«Конечно, — жалостливо отвечает Лиза. И спрашивает, придвигаясь: — Можно, я вас поцелую?»

«Для этого есть Теодоров», — отвечает Иван, и что-то булькает у него в горле.

«А я все-таки поцелую! Я так хочу! — заявляет Лиза. Порывисто обнимает Ивана за толстые, покатые плечи и чмокает его в толстые губы. — Вот!»

Я смеюсь. Иван опять багровеет от прилива крови.

«Что за хреновина у тебя тут происходит, Теодор! — рычит он. — Перепились вы тут. Смотреть на вас тошно. Некуда податься, поговорить по-людски!» — Он беззвучно матерится.

«А что стряслось, Ванюша?» — подаю я голос.

Тут он сообщает, что разводится со своей женой Ниной. Наступает молчание.

«А зачем?» — спрашиваю я после паузы.

А затем, отвечает Иван (Лизочка примолкла), чтобы не слышать больше ее голоса и не видеть ее. Она его вконец добила. Раньше у нее наблюдались проблески мыслительного процесса, теперь — глухо.

«А ты не спешишь, Ваня?»

«Наоборот. Опоздал лет на десять! Ладно. — Иван встает. — Продолжайте свой праздник. — Он тяжело смотрит на Лизу. — Нам сколько? Лет девятнадцать?»

«Увы, двадцать», — вздыхает она.

«Много чего еще успеете натворить, — прогнозирует Иван. — Берегите Теодорова».

«Я — его?!»

«Вот именно», — подтверждает многодумный Медведев и выходит из комнаты тяжелым шагом, сутуля плечи.

Уже на площадке он спрашивает меня: серьезно с этой девицей или как? Жениться я, что ли, надумал? Я смеюсь и отвечаю, что он зациклился на чужих женитьбах и своих разводах; ободряю, хлопаю по плечу — и спешу назад к Лизе, в третью серию вечера, переходящего в ночь.

III. Опасаюсь, что гостья моя расстроилась и загрустила после этого визита. Шутка ли, такой умный человек и такой несчастный! Мало того, что вынужден покинуть свою семью, но он ведь и в дальнейшем не сможет никогда найти успокоения, ни в одной стране обитаемого мира!.. А тут, понимаете, вонючий самогон, бездумный Теодоров-сан и предстоящая ночевка в его постели… поневоле задумаешься над смыслом жизни.

Но нет! Перемен в Лизе не произошло. Глаза ее лихорадочно блестят. Она, оказывается, очень-очень рада, что Иван Львович разводится со своей клушкой. («Пятый раз на моей памяти», — вставляю я.)

«Правильно, что я его поцеловала?» — спрашивает меня.

«Правильно, — отвечаю. — Когда Суни плохо, я тоже всегда так делаю. А ей всегда плохо».

Лизонька кидается на меня, впивается и сильно прокусывает мне губу. В другой раз Теодоров не простил бы такие штучки… но это же не Лиза свирепствует, а бабулин тигроидный напиток.

Уходить в ванную комнату на этот раз мне нет надобности.

Вот, друг читатель, перед тобой двое обнаженных: Ю. Д. Теодоров и Л. Семенова.

Вот они стоят под яркой лампой и, невольно облизываясь, сглатывая слюну, разглядывают друг друга.

Теодоров интуитивно повернулся чуть в профиль, чтобы подчеркнуть, надо думать, обоснованность своих притязаний.

Л. Семенова чуть расставила длинные ноги, бессильно опустила руки вдоль бедер; молочно белые груди целятся сосками; опущенное лоно, кажется, трепещет; светлые волосы рассыпались по плечам.