Тим Лотт - Любовные секреты Дон Жуана

Признаюсь, все это казалось подозрительным. Я понимал, что не следует особенно полагаться на чувства находящегося в разводе мужчины и только что пережившей разрыв женщины, но реальность была неумолима. У женщин действительно есть интуитивное знание, в чем прежде я, будучи мужчиной, сомневался. И это интуитивное знание единственно истинное, ибо оно исходит не из холодных, вентилируемых пространств мозга, а из горячих глубин сердца.

Я люблю Элис. А она – я это знаю – любит меня. Мы можем не отрываясь смотреть в глаза друг другу. Насколько я помню, с Бет мы этого не делали в последние пять лет нашего брака. Слишком откровенно. Слишком все становится ясно. Отведенный взгляд многое скроет.

Но в глазах Элис не было страха. Мы говорили друг с другом глазами.

Господи, какое это счастье.

Теперь я смогу наконец применить все, чему научился с Теренсом, что извлек из самоанализа, разгребая пепел своих прежних отношений. А научился я многому, и в этот раз все сделаю правильно. Элис будет первой женщиной, в которой я не разочаруюсь. Элис будет первой женщиной, которая не разочарует меня. Меня защитят Любовные секреты, извлеченные из затвердевших глубин моего прошлого. Я буду следовать им. Я созрел. В этот раз все будет хорошо.

Любовь обладает удивительной силой. Она взяла мое сердце – изношенное, иссушенное, израненное – и за одну ночь наполнила его жизнью, возродила, перекроила, раскрыла его плотно сомкнутые лепестки! Сердце человека может затвердеть. И может возрождаться бессчетное число раз. И оно так щемяще доверчиво.

– Что ты сегодня такой радостный? – спрашивает Бет подозрительно.

Я пришел к ним, чтобы забрать Поппи. Это мои выходные. Поппи не хочет идти, она жмется к матери, чего обычно достаточно, чтобы я почувствовал себя несчастным. Она прячется за своими светлыми волосами, уголки миндалевидных глаз опущены вниз. Она плачет.

Я переношу это спокойно. Пытаюсь отвлечь ее необычным для меня беззаботным и беспечным тоном. Судя по взгляду Бет, мое поведение кажется ей подозрительным.

– Пойдем, Поппи. Будет весело.

– Я ненавижу веселиться.

– А ты попробуй. Знаешь что, давай сходим на «Большое приключение»?

– Мне все равно.

– Пошли, малыш.

– Так что же ты сегодня такой радостный?

– А почему мне не радоваться? Пойдем, Поппи. Смотри, я принес тебе леденец.

– Я же говорила тебе, что у нее от этого зубы портятся. Купи ей яблоко.

– Не хочу яблоко! Яблоки плохие. – С этими словами Поппи бросается всем тельцем ко мне и хватает леденец.

Добрая старая взятка. Ее ничем не перешибешь.

– Сильно не задерживайтесь.

– Конечно, дорогая.

– Что?

От смущения я начинаю щуриться. Иногда я забываю, что ненавижу Бет. Мы стоим на пороге дома, в котором провели так много лет вместе с нашей дочерью. Внутри та же мебель, те же обои и занавески (мы откладывали раздел вещей, но посредники вынудили нас назначить это мероприятие на четверг). Иногда кажется, что все по-прежнему, ничего не произошло.

– Извини. Я не хотел…

По лицу Бет невозможно ничего понять. Затем она изображает улыбку.

– Все нормально, «дорогой». Желаю вам хорошо повеселиться.

– Мы постараемся.

Она целует Поппи, занятую своим леденцом, закрывает дверь.

Я рад, что по-прежнему являюсь для нее таким богатым источником переживаний. Поппи садится на переднее сиденье моего разваливающегося «ниссана», который я купил за пять тысяч фунтов. Машина проржавела, и в салоне плохо пахнет, но ничего лучше я не могу себе позволить. Надеюсь, что эти выходные она еще продержится. Я завожу мотор, и мы едем к Вестерн-авеню, где в бывших складских помещениях раскинулись аттракционы «Большого приключения». Поппи смотрит в окно, посасывая леденец.

– Пап, а почему у тебя в машине так пахнет?

– Потому что другая машина мне не по карману, малыш.

– У мамы в машине плохо не пахнет.

Я подавляю соблазн ответить: «Конечно, ведь папа отдал маме машину, которой всего год и у которой кожаные сиденья, так с чего бы в ней плохо пахло? В моей же, прошедшей долгий, тяжелый путь, пропитавшейся сигаретным дымом и едой, воняет ужасно – этакая смесь запахов трехдневной помойки дешевой забегаловки и содержимого аэропортовской урны. Я провел все утро, пытаясь вытравить эту вонь дезодорантами, чистящими средствами и шампунями, поскольку собирался ехать за Поппи.

– Почему бы тебе не заработать побольше денег?

– Я стараюсь, малыш, но…

– Что?

– Ничего.

– Пап…

– Да, милая.

– Меня тошнит.

– Это пройдет, милая, как только мы… О БОЖЕ!

Густой разноцветный водопад рвоты приземляется на коврике. Меня поражает ее количество и отвратительный запах. Нам кажется, что наши дети всегда останутся младенцами, у которых даже их какашки не пахнут противно, но они взрослеют. Они становятся людьми.

– Извини, пап. Не сердись.

– Почему ты мне раньше не сказала, что тебя тошнит?

– Прости, пап.

Поппи начинает плакать, на коврике куча блевотины, мотор «ниссана» издает странные звуки, и внезапно моя безмятежность улетучивается.

На уборку уходит не меньше пятнадцати минут, но теперь в машине пахнет не только куриными крылышками и окурками, а еще и рвотой. Зато Поппи полностью оправилась, она вновь увлечена леденцом. На улице дождь. Мы въезжаем на парковку. Какофония звуков «Большого приключения» оглушает меня. Ливень собрал внутри бывших складских помещений все семейства, живущие в радиусе десяти миль. Сесть негде, на полу обертки от еды и конфет, а аттракционы так забиты, что, кажется, вот-вот развалятся. Но Поппи хочется туда пойти, хотя, глядя на накатывающие массы визжащей толпы, она начинает чуточку нервничать. Что естественно. Тут даже морской пехотинец спасовал бы.

И все-таки она снимает туфли и носки, я плачу за аттракцион, и она устремляется к разветвленной конструкции из труб с мягкими шариками, сетками, воротами, веревками, бесконечными перекрестками; все это в моем воображении ассоциируется с трехмерным макетом детского мозга, выполненным из яркого пластика.

Поппи смело – она всегда была активным, энергичным ребенком – углубляется в трубу, уже заполненную клубком детских тел. Если бы Бет была здесь, она бы следила за Поппи, кудахтала, суетилась, но я считаю, что детей надо предоставлять самим себе.

Ищу, где бы присесть, и не нахожу. Люди вокруг будят во мне сноба: неопрятные женщины, неотесанные мужчины. Почти все мальчики в футболках и коротко острижены, у девочек бледная нездоровая кожа – их растят на чипсах и бургерах. Дождь смыл классовые барьеры между родителями-одиночками. В квартире есть только телевизор, видеомагнитофон да куча книжек, которые я купил, питая иллюзию, что Поппи предпочтет их красивым героям и сюжетам «Дигимона». [14]Но она скучает с книжками. Ей скучно в театре. И овощи навевают на нее скуку. И уроки скрипки. Ей скучен весь набор, изобретенный для среднего класса. Ей нравится смотреть телевизор и есть всякое дерьмо. Так что сегодня я поведу ее в «Макдоналдс» – туда она хочет, а здесь пусть растрясет жирок, приобретенный благодаря шоколадкам, рыбным палочкам и чипсам, которые она потребляет, когда проводит время со мной. Мне трудно отказывать ей, потому что она может закапризничать и не захотеть уезжать от Бет, и тогда я вообще ее потеряю.