Вадим Белоцерковский - ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО

Но, как я уже говорил, в последствии я перестал абсолютизировать «постулат Пеликана» и начал по-другому смотреть на многие подозрительные события в истории эмиграции. И, в частности, думаю я теперь, причиной предательства Эткинда был «крючок» КГБ, который он, видимо, в какой-то момент мог «заглотить».

И я не считаю это самым позорным вариантом для Эткинда. Гораздо страшнее, если он действовал по собственной свободной воле. А КГБ может подцепить на крючок почти любого человека. Долго ли совершить какую-нибудь ошибку или проявить слабость, за которую в КГБ могут ухватиться.

Другое дело, что «проглотив их крючок», дав согласие на сотрудничество, порядочный человек, оказавшись за границей, должен полностью уходить из политической жизни. В идеале — заявив о причине такого ухода.

Тут пора отметить, что российская эмиграция последней волны (с 1970 года), была, как никакая другая эмиграция из соцстран, нашпигована людьми, засланными, завербованными или зашантажированными КГБ. Если из Венгрии, ЧССР и Польши после известных там событий люди бежали в большинстве случаев еще до перекрытия границ, т. е. без всякого контроля со стороны «органов», то люди, эмигрирующие из СССР, все проходили через ОВИР (тогда филиал КГБ), и, разумеется, крупную рыбу, людей известных и с положением, будь то диссиденты или ученые, сотрудники Комитета «насаживали на крючок» при любой возможности и зацепке. Я, слава Богу, не был крупной рыбой, и то «генерал Карпов» подумывал, видимо, о каком-то шантаже по отношению ко мне. В одной из статей Ричард Пайпс (историк, советолог, советник президента Картера по России), опираясь на данные ЦРУ, писал, что русская эмиграция — наиболее инфильтрированная (агентами КГБ) среди всех эмиграций соцстран.

И самое печальное здесь то, что мне известен только один случай, когда российский политэмигрант печатно заявил, что перед выездом из СССР он дал в КГБ подписку о сотрудничестве и потому не считает себя вправе участвовать в политической жизни эмиграции. Этим человеком был известный в прошлом диссидент Владимир Ковалев, сын Сергея Адамовича Ковалева. Владимир Ковалев объяснил в своем заявлении, что дал подписку в обмен на освобождение из заключения жены, очень активной в прошлом диссидентки Татьяны Осиповой. После этого заявления они полностью ушли из политической жизни. Глубокое уважение вызывает их поведение.

Знаю я и случай другого рода. В Москве я дружил с профессором Давидом Азбелем, видным активистом еврейской эмиграции. Он эмигрировал после меня. Через какое-то время мы встретились с ним на Западе, и он однажды сказал мне, что перед выездом из СССР его вызывали в КГБ и потребовали дать расписку о сотрудничестве как условие получения разрешения на эмиграцию. «Я подписал им эту бумажку и забыл о ней, как только пересек границу!»

— сказал он мне. Но дело-то в том, что в КГБ об этом не всегда забывали! И, между прочим, я имею основание предполагать, что не забыли и в случае профессора Азбеля.

На перемену моего отношения к поведению иных видных эмигрантов, таких как Максимов и Эткинд, повлияло и еще одно событие. Несколько лет тому назад моя внучка от старшего сына, живущая в Москве, вышла замуж за киевского хлопца. Я вскоре пригласил молодых приехать в Мюнхен, и при первой же встрече муж внучки сообщил мне нечто! Во-первых, что его отец в советское время был крупным чином в КГБ Украины, во-вторых, работал в подразделении по борьбе с «вражескими радиоголосами». В его случае — это украинское вещание «Свободы». И, в-третьих, что отец моего зятя, узнав, с кем он породнился, очень развеселился и сказал, что хотя он «боролся» против украинского вещания, но знал имя Белоцерковского, так как оно «очень высоко стояло в центральном аппарате Комитета» среди «вражеских» имен.

Я об этом догадывался, но такое подтверждение было для меня большим подарком. Уважение врагов дорогого стоит! Чтобы понять причины такого уважения, надо посмотреть на мою деятельность на Западе глазами людей с Лубянки: пропаганда опасных идей, тесное сотрудничество с ненавистными лидерами Пражской весны, активное противостояние креатуре КГБ на «Свободе» и вот еще усилия по созданию в эмиграции печатного органа левой ориентации, самой неудобной для режима, при поддержке Белля, Грасса и Социнтерна. Есть от чего забеспокоиться!

Еще до выхода «Демократических альтернатив» я получил один особый отклик на мои публикации, который поразил меня и своим тоном и содержанием. Получил письмо из США от некоего Юлиана Степановича Карпика. Приведу его и два последующих письма полностью: они того заслуживают.

«Многоуважаемый г. Белоцерковский!

От Ваших статей, печатающихся на страницах «Нового Русского Слова», веет чем-то знакомым. Хотелось бы установить с Вами переписку и кое о чем побеседовать. Не имея Вашего адреса — посылаю это письмо через редакцию газеты.

Я — последователь Кропоткина. Мои статьи тоже иногда печатаются на страницах «Нового Русского Слова». Теперь они весьма редко появляются, но когда-то появлялись чаще. Подпись под статьями — Полещук. Это — мой псевдоним. Настоящее мое имя — Карпик Юлиан Степанович. Родился и вырос в бывшей Гродненской губернии. В Америке с 1912 года.

С совершенным почтением

Ю. Карпик».

Я, конечно, написал ему и послал экземпляр сборника. В ответном письме от 1 января 1977 года Карпик писал:

«Уважаемый друг Белоцерковский,

Сборник я получил 30 декабря, а письмо — вчера, 31 декабря. За все это сердечно благодарю. Очень рад, что не отвернулись от старика.

Я готов с Вами кооперировать и помогать Вам всем, чем только могу. Несмотря на свой преклонный возраст — 83-й годик уже бежит — я все еще могу стучать на машинке. Могу и материально помогать — конечно, по силе возможности, как выражались когда-то в наших организациях. Хотя в Соединенных Штатах я почти 65 лет, но миллионером за такой длинный срок не стал. Продолжаю пребывать на положении обыкновенного пенсионера. Получаю каждый месяц, третьего числа, пенсионный чек. Пенсия не ахти какая, но на жизнь хватает, и при умелом обращении и на хорошее дело можно выкроить несколько долларов. «Жен заложим, а постоим...»

Все это я к тому, чтобы Вы не обижались, если моя лепта окажется слишком скромной. Одна библейская женщина всего лишь несколько лепешек положила на жертвенник (вероятно, не очень-то вкусных), но ее жертва оказалась лучше других. К сожалению, я не пекарь, не умею печь лепешки, но несколько долларов время от времени могу достать из своего дырявого пролетарского кармана. Сообщите только, как выписывать чеки — на Ваше имя или же на имя сборника или какой-нибудь группы.