Вадим Белоцерковский - ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО

Побочную цель разговора о таких людях, как Солженицын, я вижу в том, чтобы высветить дальтонизм ко злу и его носителям, характерный для значительной части российской «свободомыслящей» интеллигенции. (К «таким людям» я причисляю также В. Максимова, А. Зиновьева и ряд других деятелей эмиграции, о которых разговор пойдет дальше.)

Говорить буду исключительно о публицистической деятельности Солженицына на Западе, которая до сих пор плохо известна большинству людей в России и которая отчетливее всего проясняет его сущность. Эта деятельность во многом определяла и атмосферу в эмиграции. Оговорюсь, что и «западные» художественные произведения Солженицына выполняли публицистическую функцию.

Впервые на Западе я столкнулся с Солженицыным «виртуально», как говорят нынче, осенью 1974 года, примерно через полгода после его высылки из СССР.

Осенью того года Владимир Максимов при поддержке Солженицына и Андрея Синявского и на деньги Акселя Шпрингера, немецкого газетного магната радикально правой ориентации, начал издание журнала «Континент».

Презентация первого номера этого журнала состоялась на самой крупной в мире Франкфуртской книжной ярмарке. Я был от «Свободы» командирован на эту презентацию. Войдя в фойе павильона издательства «Ульштайн» (дочерняя фирма Шпрингера), я вздрогнул: напротив входа красовалось огромное, во всю стену, подсвеченное стеклянное панно — коллаж из трех профилей. Два профиля с бородами, один — без. Но уже в следующее мгновение я понял, что это были профили не Маркса, Энгельса, Ленина, а совсем наоборот: Солженицына, Синявского и Максимова.

Под панно, на столе под стеклом, как драгоценный документ, лежало приветственное письмо Солженицына к Максимову по случаю учреждения «Континента». В нем Солженицын рекомендовал Максимову предоставлять в журнале место диссидентам и политэмигрантам не только из России, но и из стран Восточной Европы, «кроме бывших коммунистов, таких, например, как Эдуард Гольдштукер...»

Изюминка здесь состояла в том, что литературовед Гольдштукер, специалист по Кафке, в 1967 году в Чехословакии был одним из инициаторов оглашения на съезде писателей ЧССР знаменитого обращения Солженицына к съезду советских писателей, прошедшего ранее в том же году, — с призывом добиваться отмены цензуры в литературе. На съезде в Москве, напомню, обращение Солженицына не было оглашено, и никто из присутствующих даже не решился упомянуть о его существовании, на съезде же в Праге обращение было не только зачитано, но и побудило делегатов съезда принять резолюцию с требованием отмены в ЧССР вообще всякой цензуры. Гольдштукер был после этого исключен из компартии Чехословакии и из правления Союза писателей. Резолюция чехословацких писателей вызвала волнения в стране, которые, в свою очередь, послужили толчком к революции 1968 года.

Я спрашивал моих чехословацких друзей и самого Гольдштукера, по какой причине он мог впасть в немилость Солженицына? Никто не понимал, в чем дело. Гольдштукер не был знаком с Солженицыным и никогда ничего о нем не писал. Позже, когда прояснилось отношение Солженицына к евреям, стала понятна и причина его немилости к Гольдштукеру. Солженицын, видимо, решил, что он еврей. Солженицын, очевидно, не знал, что в Чехословакии немецкие фамилии часто носят и чехи. Вероятно, по той же причине Солженицын с яростью обрушился на знаменитого комментатора Би-би-си Анатолия Гольдберга, который действительно был евреем, обвинив его в антирусском и просоветском настрое.

Высказывания Солженицына я далее разобью по темам, которые занимают важнейшее место в его литературно-публицистической деятельности на Западе.

Начну с «еврейского вопроса», поскольку мы его уже коснулись.

Впервые мне (и не только мне) стало ясно, что Солженицын — антисемит, и махровый, при чтении его «Архипелага ГУЛАГ», в котором он выделил биографиями и даже фотографиями исключительно евреев в руководстве НКВД, упомянув бегло, в перечислении, лишь несколько русских имен из тысяч не менее кровавых сталинских чекистов. Солженицын подсчитал даже, сколько жертв в среднем приходится на душу евреев-чекистов — от Фирина до Сольца, «забыв» прикинуть жертвы Ежова, главного сталинского палача. Он вообще «забыл» даже имя Ежова упомянуть!

Мне, как и всем людям демократической и антифашистской ориентации, эта ложка фашистского дегтя отравила и весь «Архипелаг». Меня не вдохновляет борьба с «коммунизмом» по принципу: «Коммунисты и евреи — шаг вперед!».

Между прочим, уже в эпоху Путина Солженицын неоднократно встречался с ним, принимал его у себя дома, доверительно беседовал. Значит, дело не столько в жестокости чекистов, сколько опять же в их национальности? Новые чекисты ведь тоже достаточно сотворили жестоких деяний и крови пролили! Имею в виду и чеченскую войну, и провокации, с помощью которых она развязывалась: похищения людей, взрывы домов и т.д.

Находясь в эмиграции, Солженицын продолжал раскручивать яростную антисемитскую пропаганду. Он производит анализ крови Ленина и открывает, что у него только одна «четвертушка крови — русская». Но этого ему мало, и он ставит над Лениным Александра Парвуса, второстепенную фигуру в социал-демократических кругах России и Германии, которого Солженицын изображает дьяволоподобным евреем, русофобом и немецким шпионом, утверждая, что Парвус был теневым идейным руководителем Ленина и всех трех революций в России (1905-го, Февральской и октября 17-го). Хочется Солженицыну все-таки чистого (на все четыре четверти) еврея поставить во главе большевиков и революции. При этом, чтобы читателям было яснее, кто есть Парвус, Солженицын подменяет его имя Александр на Израиль. И в то же время в конце повести («Ленин в Цюрихе») дает список деятелей революции и партии большевиков, выступавших под псевдонимами, раскрывает их псевдонимы, желая, очевидно, показать, как много евреев и всякой другой «неруси» (как сейчас фашисты говорят в России) было среди вождей революции.

Также подменяет Солженицын (в «Августе четырнадцатого») и имя Дмитрия Богрова, убийцы Столыпина, называя его Мордкой, чтобы опять же яснее было, кто он такой. Убийство Столыпина Солженицын характеризует как выстрел в Россию и объясняет его не «заказом» врагов Столыпина в царском окружении, как то признано мировой историей, а глубинной еврейской ненавистью к России, двигавшей Богровым.

Я вообще убежден, что Столыпин заинтересовал Солженицына более всего потому, что его убил еврей. Убийство Александра Второго, ликвидировавшего крепостное право и готовившего конституцию, было неизмеримо трагичнее для России, но Солженицын даже не упоминает об этом событии в своих исторических романах. В числе террористов, убивших царя, не было евреев! Как и при осуществлении множества других терактов в те времена. Ни словом не обмолвливается Солженицын и о том, что незадолго до Богрова Столыпина пытались убить эсеры, среди которых также не было евреев. А тот теракт был совсем по-палестински жестоким: эссеры взорвали бомбу на даче Столыпина, когда там находились его дети и посетители. Двое детей и многие посетители были тогда тяжело ранены.