Персиваль Эверетт - Американская пустыня

Джеральд и женщина потащили Теда через выжженный двор – один тянул, другая подталкивала; коротышка указывал путь, все прочие куда-то делись.

Послышались голоса. Сначала казалось, будто они что-то монотонно декламируют в унисон, однако, прислушавшись, Тед понял: поют. В ближайшем здании с дюжину или более голосов медленно, с чувством выводили: «Майкл, к берегу греби», [xv]песню, что у Теда всегда ассоциировалась с христианами, только он сам не знал почему. Ему так и не удалось выяснить, кто такой Майкл и что ждет его на берегу. Отчаянно хотелось заорать: «Да кто такой этот Майкл?!»

Внутри и впрямь обнаружилось человек двенадцать: все пели, рассевшись вокруг пузатенького человечка в красном блейзере, крепко стянутом широким черным поясом с серебряной пряжкой. Большой Папа сверкнул глазами – пение смолкло, хористы как по команде обернулись и воззрились на стоящего в дверях Теда. Большой Папа остался сидеть; его необъятное пузо почти скрывало колени. Он огладил длинную белую бороду, оглядел Теда сверху вниз, словно бы оценивая, и наконец, как-то по-особенному хмыкнул, – при этом звуке вся паства вскочила на ноги и вытянулась по стойке «смирно». Пышная седая грива Большого Папы торчала во все стороны, обрамляя голову на манер нимба. Он ткнул жирным пальцем в Теда и приказал:

– Подведите его ко мне.

Голос его оказался на удивление сладкозвучен, и на краткий миг Теду захотелось послушать, как тот поет. Но жирный палец по-прежнему указывал на него, чьи-то руки подталкивали его в спину, и вскорости Тед уже стоял в каких-нибудь трех футах от вождя в черных ботинках.

– Я – Большой Папа, – представился тот.

– А я – Тед.

– Мертвый Тед, – сказал он. – Мертвый Тед.

Комнату вновь заполнил размеренный речитатив: «Мертвый Тед, мертвый Тед, мертвый Тед, мертвый Тед, мертвый Тед, мертвый Тед».

Движением руки Большой Папа заставил своих питомцев умолкнуть и объявил им:

– Адепты, узрите перед собою символ могущества Господа нашего. То, что он даровал нам силу и решимость захватить сего дьявола, должно всенепременно восприниматься как чудо любым сыном Господним, не важно, знает ли он про себя, что он сын Господень, или нет. Наш Господь и Всевластный Спаситель, Господь Всемогущий, сущий на небесах, спасибо Тебе за то, что отдал нам в руки это падшее существо, эту плоть от плоти твоего падшего Сатаны. Взгляните же на дьявола, дети, и узрите, каков он есть, ибо пред лицом истинного воителя Господня он бессилен.

Тед наклонился к самому уху Большого Папы:

– Я хочу писать.

– Ты… что? – переспросил Большой Папа.

– Писать хочу, – повторил Тед. Пожалуй, это заявление удивило его самого еще больше, чем Большого Папу. Данный позыв он ощутил впервые с тех пор, как потерял голову на Оушн-бульвар, и тот факт, что потребность накатила именно сейчас, был очень даже примечателен, чтобы не сказать больше. Ляпнуть такое Большому Папе сразу после того, как тот объявил себя истинным воителем Господним – что за абсурд! Тед чувствовал, что в уголках его губ сам собою возникает намек на улыбку, однако он взял себя в руки и посмотрел в лицо фанатику так серьезно, как только мог.

У Большого Папы, в свой черед, вид был до крайности разочарованный. Вероятно, в его представлении дьяволы в мочеиспускании не нуждались, но удерживали свои выделения и прочую мерзость внутри себя, дабы те, разлагаясь, превращались в зло еще более мерзостное; или, может статься, просьба настолько человечная, на его взгляд, служила к умалению врага, коему он бросал вызов на глазах у потрясенной паствы, – и, стало быть, умаляла его собственное могущество и значимость.

– Мистер Мандер! – воззвал Большой Папа, и сей же миг перед ним предстал Джеральд из фургона. – Отведите демона в туалет и оставайтесь с ним. – Большой Папа зыркнул на учеников и предостерег: – Но не смотрите ни на его орган, ни на его экскреции напрямую. Если понадобится, наблюдайте за ними в зеркало: так безопаснее.

Паства заохала и заахала, потрясенная тем, что Большой Папа не только позаботился о защите Джеральда от непосредственного созерцания демонических выделений, но что он еще и обладает необходимыми познаниями касательно того, как без ущерба для себя наблюдать это зло. Большой Папа преловко вывернулся – и даже более или менее спас свой престиж.

Джеральд провел Теда мимо похожих как две капли воды близнецов-блондинок, застывших у входа в коридор. Они прошли сквозь три двери и свернули налево в сравнительно просторный туалет. Под зеркалом шириной на всю стойку красовался умывальник в форме раковины. Ванная была дешевая, встроенная, виниловая, с желтым резиновым ковриком на дне и без занавесок для душа. Черный унитаз выглядел сравнительно чистым. На стойке в беспорядке валялись вышитые салфеточки – розовые, желтенькие и зеленые; тут же притулилась корзинка с брикетиками мыла таких же цветов.

– Давай приступай, – приказал Джеральд, глядя на Теда в зеркало. Тед встретился с ним глазами – тоже в зеркале, – и Джеральд отвернулся.

– Мне понадобятся руки, – сказал Тед, демонстрируя связанные запястья.

Джеральд глухо застонал и распутал веревку.

– Пошевеливайся.

Тед расстегнул ширинку и заструил в унитаз. Он глядел на себя и досадовал, что в черной керамической чаше не видно, какого цвета у него моча. Он слышал прерывистое дыхание Джеральда, его учащенное сердцебиение.

– Вам не надо? – спросил Тед, застегивая ширинку.

– Нет. Ты все?

Тед спустил воду и шагнул к раковине вымыть руки. При виде этого простого действия Джеральд потрясенно отпрянул назад.

– Вообще-то дьяволы – те еще чистюли, – сообщил Тед. – Вы просто не представляете себе, насколько брезглив сам старина Сатана. Да если ты забыл с утра умыться, он с тобой даже разговаривать не станет.

Джеральда била крупная дрожь.

Тед выпрямился – мокрые руки беспомощно болтались как у хирурга – и поискал глазами полотенце. Джеральд сдернул с вешалки розовую тряпку с оборочками, швырнул ее Теду на грудь и опять приказал пошевеливаться – глаза красные, усталые; дыхание самую малость отдает виски.

– С вами все в порядке? – спросил Тед.

– Пойдем.

– На самом деле я вовсе не дьявол, – сказал Тед.

Джеральд открыл дверь и шагнул в сторону, пропуская Теда. Они прошли по коридору обратно в главный зал, где Большой Папа восседал в кресле, сняв ботинки, а близнецы массировали ему ноги. Толстяк жестом велел Джеральду усадить Теда на складной металлический стул лицом к нему. Он застонал от удовольствия – массажистка как раз надавила на особенно приятную точку, – затем поднял глаза.

– Господь благословил меня благоуханными ногами, – сообщил Большой Папа. – Они не то что не воняют, но прямо-таки приятно пахнут. Правда, близнецы?