Мартин Эмис - Лондонские поля

— Кто имеет, тому дано будет, — сказала Николь, — а кто не имеет, у того отнимется. Так говорится в Библии…

В том же ряду стоит и парафраз Вифлеемской звезды — сообщение о грядущей вспышке сверхновой не вызывает у Сэма ничего, кроме раздражения и недоумения: « Как можем мы что-то узнать о сверхновой, пока ее не увидим? Ничто, никакая информация не в состоянии достичь нас со скоростью, превышающей скорость света. Там, наверху, установлен предел скорости. По всей вселенной развешаны окаймленные красным ограничительные знаки: 300 000». Но если вдуматься, то Второе Пришествие, которого «ожидают со спокойной уверенностью», оказывается, давно уже состоялось, однако — «по частям». «Каждый из нас по-своему лошадь», — писал Маяковский. Вот и каждый из персонажей, распятых на «черном кресте», по-своему… как и все остальные… Но не будем — всуе.

4.2. Диккенс и компания

Говоря об этом своем романе, Эмис подчеркивал, что первоначальным его замыслом было написать книгу в духе Диккенса: «Когда я писал о будущем Лондоне, то Диккенс был именно тем писателем, о котором я думал больше всего. Предстоят возвраты, иллюзорные подмены; дело придется иметь с прошлым, потому что будущее куда как более пустынно, по крайней мере, для англичан». Он, конечно, писал не о будущем в прямом смысле этого слова, но лишь о будущем виртуальном. Что же касается Диккенса, то его присутствие действительно ощущается постоянно, хотя напрямую он упоминается лишь дважды. Во-первых, при описании коллег Кита, с которыми «сам Феджин не захотел бы иметь… ничего общего», — это замечание, сопоставленное с диагнозом, поставленным Сэмом Лондону после десятилетнего отсутствия («десять лет Относительного Упадка»), заставляет, учитывая, что «Приключения Оливера Твиста» были написаны в 1837 году, подумать о ста шестидесяти двух годах, отмеченных относительным упадком. Во-вторых, рассуждая о пахучести денег, о Диккенсе вспоминает Гай: «Взять Диккенса… этот его старикашка, по самые подмышки погрузивший руки в сточные воды Темзы в поисках сокровища; эти символические имена — Мёрдстоун и Мёрдль, финансист». Главное, однако, состоит не в этой непосредственной перекличке, но в сходном ракурсе при изображении криминального мира: никакой романтизации, никакого облагораживания, но у Эмиса (и у Сэма) это вообще заложено в зрении; кроме того, оба автора — настоящий и подразумеваемый — далеки от иллюзий относительно того, что написанное ими сможет «служить целям моральным», в связи с чем неслучайным представляется — тоже двукратное — упоминание Набокова, которому принадлежит многими ныне разделяемое мнение, согласно которому «литература отнюдь не буксир, тянущий за собой баржу морали».

Среди наиболее заметных эмисовских источников можно назвать У. Шекспира (сонет 37), Д. Китса (поэма «Ламия», сонет «Сияй, звезда!», Стендаля (трактат «Любовь»), Д. Г. Лоуренса (роман «Влюбленные женщины»). Цитаты из этих произведений помогают развить тему «смерти любви» — или, точнее, служат для нее контрапунктами, вступая с ней в неоднозначное противоречие.

4.3. «Сам на сам»

Эмис из цитируемых им авторов никоим образом не исключает и самого себя. Так, Джон Сам в «Деньгах» признается: «Наверно, у меня какая-то новая коровья болезнь, она все время заставляет сомневаться, реален ли я, и жизнь кажется фокусом, игрой, шуткой. Мне кажется… кажется, что я мертв». Примерно то же сообщает о себе и Сэм Янг: « Ошущаю себя лишенным всех швов и стыков, иллюзорным, как вымысел. Как если бы кто-то меня сочинил, за деньги. И мне все равно». Сходны и наблюдения относительно движения в городе, а также решения проблемы с жильем («Припарковаться абсолютно негде. Даже в воскресенье днем припарковаться тут абсолютно негде. Можно, конечно, поставить машину во второй ряд; то-то кто-нибудь рад будет. Машины двоятся, дома же делятся пополам. Пополам, на четыре части, на восемь, на шестнадцать»). То же самое происходит в Лондоне «десять лет спустя».

Когда Гай видит в Испании привязанную на короткий поводок собаку, которой так хочется ласкаться и резвиться, то читатель тотчас вспоминает слова Джона Сама: « Сейчас, по зрелом размышлении, я пришел к выводу, что больше похож на собаку. Я и есть собака… как это горько, мучительно — быть привязанным к забору, когда столько всего происходит, столько всего волнующего, потрясающего, сногсшибательного, и ведь буквально лапой подать, да поводок не пускает».

Джон Сам замечает: « Некоторые дети вполне могут умереть во цвете лет от старости». А вот каковы наблюдения Сэма Янга: « В парке я видел малышку, только-только начинающую ходить, с серьгами в проколотых ушках. А у другой была татуировка (раненая певчая птичка). Есть там и детки в париках, очечках и с игрушечными зубными протезиками. Возят их в креслах-каталках».

Вот что говорит Джон Сам о своей возлюбленной: « Доподлинно развратная, по большому счету вульгарная, плоть от плоти двадцатого века, она всегда будет фактическим, не обозначенным на обложке автором моей порнографии — малютка Селина, ох уж эта Селина…» А вот отрывок из «Полей»: « Литература — да , она говорила о содомии, причем все больше и больше. Для Николь Сикс это было огромным утешением. Что ж, если бы она могла счесть это лейтмотивом двадцатого века… Как Кит Талант был бы горд представлять свою страну в блузе, украшенной цветами Англии, так и Николь, в поясе с подвязками, чулках и с браслетом на лодыжке, была бы совершенно готова представлять свое столетие».

В «Деньгах», снабженных подзаголовком «Записка самоубийцы», говорится: « Даже песок хочет оставаться песком. Даже песок не хочет ломаться». Николь же Сикс, тоже решившая убить себя, хоть и чужими руками, рассуждает так: « Ну, скажем, даже песок желает продолжать оставаться песком. Я этому не верю. Что-то хочет жить, а что-то — нет».

Подобные примеры можно было бы множить и множить. Так, например, А. Гузман, перечитывая «Поля», с удивлением воскликнул: «Упс! На странице 374 обнаружились Терри Лайнекс и Майк Карбюртон из „Денег“». Ну а следующий роман Мартина Эмиса, «Стрела времени», как уже сказано выше, был заявлен в «Уведомлении» к «Лондонским полям»…

И вот что надо сказать по этому поводу: разве все это перепевы? Так сказать, автоплагиат? Нет и нет! На самом деле, устраивая такого рода переклички и с собственными вещами, и с чужими, писатель-постмодернист сплетает совершенно новые кружева, создает совершенно оригинальные произведения.

И А. Вознесенский явно кривил душой, когда в стихотворении «Скупщик краденого» позволил себе написать такое: «Избранное поэта О-ва, / где сто двадцать строчек Блока». Он и сам поступал и поступает точно так же ему ли не знать, что на этом зиждется вся мировая культура. Кто теперь помнит, что выражение «гений чудной красоты» принадлежит Жуковскому?