Джозеф Хеллер - Вообрази себе картину

Разговор этот происходил во Флиунте, городке в Пелопоннесе.

— Мы, флиунтцы, теперь в Афины не ездим, и из Афин давно уж никто к нам не заезжал, кто мог бы сообщить достоверные сведения, кроме того только, что Сократ выпил цикуту и умер. Будь добр, расскажи нам обо всем как можно подробнее и обстоятельнее — если, конечно, время тебе позволяет.

— Нет, я совершенно свободен, — сказал Федон, — и постараюсь все вам описать. Тем более что для меня нет ничего отраднее, как вспоминать о Сократе — самому ли о нем говорить, слушать ли чужие рассказы.

— Но и слушатели твои, Федон, тебе в этом не уступят. Так уж постарайся, будь как можно точнее.

— Во-первых, — начал Федон, — я испытывал удивительное чувство. Никак я не мог поверить, что присутствую при кончине друга, и потому не ощущал к нему жалости, какой можно было бы ждать у смертного ложа дорогого мне человека. Он казался мне счастливцем, я видел поступки и слышал речи счастливого человека. Он умер без страха, и речи его были благородны и изящны. И все, кто был там, испытывали какое-то странное смешение удовольствия и скорби и вели себя одинаково. Мы то смеялись, то плакали, в особенности один из нас, чувствительный Аполлодор — ты, верно, знаешь таких людей? Аполлодор совершенно потерял голову, и я и другие очень его жалели.

— Кто же там был вместе с тобою?

— Из природных афинян, — начал перечислять Федон, — кроме этого самого Аполлодора, были Критобул с отцом, Критон, потом Гермоген, Эпиген, Эсхин и Антисфен. Да, и еще Ктесипп из пеанского дема, Менексип и еще кое-кто из местных. Из иноземцев были фиванец Симмий, Кебет и Федонд, а из Мегар — Эвклид и Терпсион. Платон, если не ошибаюсь, был нездоров. По-моему, все.

В то утро они собрались раньше обычного, пришлось ждать.

Стражник объяснил:

— Сейчас у Сократа Одиннадцать, снимают с него оковы и отдают распоряжения насчет казни. Казнить будут сегодня.

Когда они вошли внутрь, жена Сократа, Ксантиппа, была уже при нем, с меньшим ребенком на руках. Увидев, как они входят, она заголосила, а потом отпустила замечание, которого только и можно ждать от женщины, — насчет того, что нынче последний раз, когда Сократу удастся побеседовать с друзьями. Это Ксантиппа-то, которая вечно ярилась из-за его слишком долгих разговоров с друзьями, жалела теперь, что больше ему с ними видеться не придется.

Она истерически плакала. Сократ взглянул на Критона и попросил, чтобы кто-нибудь увел ее, и ее увели, а она причитала и била себя в голову.

Когда в комнате стало тихо, Сократ сел, подогнул ногу и потер вздувшийся красный след, оставленный цепью.

Еще с прошлых встреч они знали, что он перелагает в стихи некоторые из басен Эзопа, и поэт Эвен просил передать, что он дивится, почему это Сократ, раньше никогда стихов не писавший, теперь вдруг взялся за них.

— Скажите ему правду, — шутливо сказал Сократ, — что я не хотел соперничать с ним, это было бы нелегко, я понимаю.

Он просто пытался прояснить таким способом значение некоторых своих сновидений.

— Так все и объясните Эвену, а еще скажите ему от меня «прощай» и прибавьте, чтобы как можно скорее следовал за мною, если он человек здравомыслящий. Я-то, видимо, сегодня отхожу. Так велит мне моя страна.

— Вот уж наставление для Эвена! — воскликнул Симмий, да так комично, что все рассмеялись. — Насколько я знаю его, ни за что он не послушается твоего совета по доброй воле.

— Почему же? Разве Эвен не философ? — спросил Сократ.

Все согласились с тем, что Эвен философ.

Ну тогда Сократ уверен, что он не убоится смерти, хотя руки на себя вряд ли наложит, поскольку знает, что самоубийство не дозволяется законом.

Тут Кебет недоуменно спросил:

— Как это ты говоришь, Сократ: налагать на себя руки человеку не дозволено, и все-таки, как философ, он согласится отправиться следом за умирающим?

— Неужели ты и Симмий никогда не слышали обо всем этом?

— Никогда ничего ясного, Сократ.

— Ну что же, — сказал Сократ и, перестав потирать ногу, спустил обе на пол, да так и сидел уже до конца беседы. — Правда, я и сам говорю с чужих слов, однако я охотно повторю то, что мне случалось слышать. Да, пожалуй, оно и всего уместнее для человека, который скоро оставит этот мир, поразмышлять и порассуждать о природе своего путешествия и попытаться вообразить, на что оно похоже. В самом деле, как еще скоротать время до заката? Но сперва давайте послушаем, что скажет Критон. Он, по-моему, уже давно хочет что-то сказать.

— Только одно, Сократ, — сказал Критон. — Со мной говорил прислужник, который даст тебе яду, и просил предупредить тебя, чтобы ты разговаривал поменьше. Разговор, дескать, горячит, а это мешает действию яда. Кто этого правила не соблюдает, тому иной раз приходится пить отраву дважды и даже трижды.

— Тогда, — сказал Сократ, — скажи, пусть даст мне яду два или даже три раза, если понадобится.

И в оставшиеся часы он рассказывал ученикам о душе, бессмертии и будущей жизни, о которой никогда прежде не говорил помногу, рассказывал, не предъявляя, впрочем, фактов, убеждающих в истинности его слов. Он знал, что слова его истинны, потому что хотел, чтобы так было.

Симмия и Кебета убедить оказалось трудно.

— Что же, вы, Симмий, Кебет и все остальные, — сказал Сократ под конец разговора, — тоже отправитесь этим путем, каждый в свой час, а меня уже нынче «кличет судьба», как, вероятно, выразился бы какой-нибудь трагический поэт. Скоро придется пить яд. Пожалуй, пора мне и мыться. Избавим женщин от лишних хлопот — не надо будет омывать мертвое тело.

Когда он примолк, сообщает Платон, Критон сказал:

— Не хочешь ли оставить нам какие-нибудь распоряжения — насчет детей или еще чего-нибудь? Какую службу мы можем тебе сослужить?

— Ничего нового я не скажу, Критон. Пекитесь о себе сами и живите в согласии с тем, о чем я всегда толковал, это и будет доброю службой и мне, и моим близким, и вам самим.

— Мы постараемся, — сказал Критон. — А как нам тебя похоронить?

— Как угодно, — отвечал со смехом Сократ, — если, конечно, сумеете сперва меня схватить и я не убегу от вас.

Повернувшись к остальным, он сказал:

— Критон воображает, будто я — это уже другой Сократ, которого он вскорости увидит мертвым, и вот выспрашивает, как меня хоронить. Так поручитесь же за меня перед Критоном, только дайте ручательство обратное тому, каким сам он ручался перед судьями: он-то ручался, что я останусь на месте, а вы поручитесь, что, выпив яду, я удалюсь отсюда. Тогда ему будет легче, и, видя, как мое тело сжигают или зарывают, он уже не станет убиваться. Будь весел тогда, милый Критон, и говори, что хоронишь лишь мое тело, а хорони как тебе заблагорассудится и как считаешь лучше. К тому времени я проскользну у вас между пальцев, и вы не сможете ни схватить меня, ни удержать.