Владимир Торчилин - Университетская история

Адвокатская часть аудитории состояла из несомненных профессионалов. Когда в ответ на внушительную речь Джима представлявшая отдел кадров миссис Лебовски начала что-то злобно шипеть по поводу того, что никакой шантаж не сможет сбить плавное движение университета по пути к лишенному сексуальных конфликтов будущему, с какими бы там горе-учеными ни пришлось для этого распрощаться, ее довольно резко перебил университетский юрист, показав этим одновременно, кто действительно является полномочным лицом во всем разбирательстве.

— Помолчите, Джин! Лучше скажите, как это могло случиться, что я никогда этого письма не видел? Вы же сами говорили мне, что все бумаги, связанные с приглашением доктора Левина, были совершенно стандартными!

Джин начала что-то отвечать, но ее перебил баритон явно получившего полный верх Джима.

— Извините, господа, но мне кажется, что история того, как вы готовили этот вопрос для обсуждения, для большинства присутствующих интереса не представляет. И вообще, поскольку позиции сторон совершенно ясны, то, наверное, дальнейшее обсуждение следует вести Роберту, мистеру Шломо, представляющему интересы доктора Тратт, и мне. Я уверен, что мы сможем выработать приемлемую для всех позицию и рекомендовать ее нашим клиентам. После этого мы или соберемся опять, если потребуется какое-нибудь дополнительное обсуждение, или просто условия нашего соглашения будут приняты и воплощены в жизнь.

И Роберт, и мистер Шломо, которому даже как-то и в дискуссии поучаствовать толком не пришлось, при полном молчании остальных выразили свое согласие и готовность посидеть вместе с Джимом над выработкой этой самой заветной взаимоприемлемой позиции в самом ближайшем будущем, конкретный срок которого должны будут установить, перезвонившись, их секретари. Народ начал расходиться. Кривила лицо только Джин, которая старалась держаться как можно дальше от Андрея, всем своим видом показывая, что ее на мякине не проведешь и всяких сексуальных обидчиков она видит насквозь. Берт осторожно подмигнул ему, когда они случайно встретились глазами, а явно обрадованный таким поворотом событий Кевин придержал его у двери и негромко сказал:

— Эндрю, я думаю, вы хорошо понимаете, что как официальное лицо я должен придерживаться определенной линии поведения. Но как ваш коллега и товарищ я теперь имею все основания надеяться, что всё обойдется. Мой вам совет — посидите дома несколько дней. Я думаю, что для вынесения окончательного решения больше времени и не понадобится. Будем считать, что вы пишете главу в книгу, чтобы не заниматься никакими официальными оформлениями. Пусть всё уляжется. О развитии событий вас письменно известят от проректора. И вам здорово повезло с адвокатом!

Тут, окончив недолгий разговор с двумя коллегами, подошел тот самый Джим, с которым Андрею так повезло, и они вместе направились к лифту.

— Ну, что ж, — рассудительно заметил Джим по дороге, — люди они разумные, так что особых сложностей не предвижу. Хотя отчасти и жаль — если бы мы с них получили миллиона четыре, то мой гонорар был бы не в пример больше. Но что поделаешь!

И он похлопал Андрея по плечу, давая понять, что фразу насчет миллионов он сказал в шутку. Андрей хмыкнул в ответ, показывая, что юмор оценил, хотя и не был уверен в том, что такая уж это полная шутка... Лифт повез их вниз. На выход.

На улице Джим сказал Андрею, чтобы он сидел дома и ждал известий. Сам он собирался как можно быстрее встретиться с Робертом и мистером Шломо и решить все проблемы окончательно. Его несколько беспокоила непредсказуемая позиция Деби, но в конце концов, он, порассуждав вслух несколько минут, пришел к выводу, что она как дама разумная примирится с материальными компенсациями и увольнения Андрея требовать больше не будет. Ее адвокат Шломо, который и Андрею, и Джиму показался человеком толковым и квалифицированным, тоже должен будет посоветовать ей не требовать головы Андрея — не Юдифь, в конце концов! — а удовлетвориться деньгами и отпуском. А то встречные апелляции и возможный иск Андрея к университету могут занять неопределенно долгое время и, соответственно, возможные выплаты ей могут затянуться. Так зачем зря ждать своего же!

Придя к такому оптимистическому выводу, Джим впервые за эти дни завел с Андреем речь о гонораре.

— Эндрю, похоже, что история идет к концу. Я не думаю, что нам понадобится больше недели на согласование позиций. А это означает, что ваша судьба будет окончательно решена где-то в середине или конце следующей недели. Я тем временем подготовлю полный список своих расходов и окончательный счет. Как у вас сейчас с деньгами? Сможете расплатиться сразу или вам нужна рассрочка?

— С деньгами нормально. Рассрочки не надо. Заплачу. Было бы за что! Вам есть за что?

Адвокат оценил шутку и громко рассмеялся.

Снова Джим как в воду глядел. Собирались они в среду, остаток этой недели и начало следующей Андрей потратил на то, чтобы перечитать все накопившиеся дома статьи и составить план одного эксперимента, о котором он подумывал уже давно, и к тому же навел, наконец, идеальный порядок в квартире, окончательно решив при этом, что пора обзаводиться собственным домом. Так что томиться и скучать ему практически не пришлось, а в следующий вторник срочной почтой Андрею пришло письмо. Подписано оно было проректором, но Андрей, пока внимательно читал и перечитывал его, видел позади текста лица Джима, Роберта и мистера Шломо, чьего имени он так никогда и не узнал. Письмо в кратких, но понятных выражениях сообщало, что руководство университета внимательно рассмотрело ситуацию, сложившуюся между доктором Левиным и доктором Тротг, сделало из этого рассмотрения определенные выводы и приняло соответствующие решения. Реальных выводов было два: во-первых, Андрей признавался целиком и полностью виновным в возникшем конфликте и в том, что он грубо нарушил существующие в университете правила сексуального поведения на рабочих местах и создал нетерпимую сексуальную атмосферу для доктора Тротт; за этим “во-первых” следовало более отрадное “во-вторых”, сообщавшее, что при всем при том университетские власти не видят в происшедшем злобного умысла или последовательной дискриминационной политики по отношению к женщинам, а целиком и полностью относят случившееся к значительным различиям между принятым в Америке образом поведения и теми ценностями, которые были привиты Андрею в его собственной стране.

Вслед за констатирующей частью следовала постановляющая. Из нее Андрей узнал, что университет, признавая и собственную вину за то, что, так сказать, не уследил и не проконтролировал, соглашался с требованиями доктора Тротт о материальной компенсации за моральный ущерб и о предоставлении длительного оплачиваемого отпуска для поправки здоровья (сумма компенсации, равно как и продолжительность отпуска не сообщались, из чего Андрей сделал вывод, что рассудительная Деби и квалифицированный мистер Шломо выдавили из университета еще что-то сверх первоначально затребованного как плату за отказ от его, Андрея, головы). Что же касается доктора Левина, то университет, учитывая мнение юристов, собственное Андреево чистосердечное раскаяние и большие заслуги Андрея перед университетом, выносил ему строгое предупреждение, требовал, чтобы он немедленно привел свою разнузданную российскую мораль в соответствие с передовыми местными нормами, обязывал его в течение целого семестра по два раза в неделю посещать специальные курсы по предупреждению неверного сексуального поведения на службе и, главное, переводил его лабораторию (за исключением, естественно, доктора Тротт) в новый корпус, который располагал собственной библиотекой и кафетерием, чтобы полностью исключить появление Андрея вблизи Деборы даже под видом научных или гастрономических надобностей. В случае повторного проступка такого же рода или при нарушении рекомендации университета по поводу прекращения всяких контактов с доктором Тротт, дело будет возобновлено по, так сказать, вновь открывшимся обстоятельствам, и кара последует строгая и незамедлительная вплоть до обращения в суд и организации гражданского и уголовного преследования.