Владимир Торчилин - Ёлы-Палы

— Так ты что, — удивился Лева — на помывку в бассейн что ли ходишь?

— Ну, ёлы-палы, а я что говорю? Не всё равно где чиститься-то? Хоть до Кракова — везде одинаково. Чем там плохо? Не каждый же день! А так на любой случай годится. Я еще, когда помоложе был и, бывало, раскладушек к себе домой таскал, так под утро очередную выхухоль из раковинки сполоснешь, а сам в басик пилишь боеголовку драить. Хорошо, ёлы-палы… Да ладно, чего ты меня всё какой-то лабудой отвлекаешь? Не мни стакан — допивай давай…

Допить мы, естественно, допили, но всё же поинтересовались у Ёлы-Палы, а почему он, собственно, не потребует у местных властей какую-никакую ванну ему соорудить. Несколько размякший после дружеского отдыха Ёлы-Палы рассказал, что когда-то пытался, и даже был зван на какие-то комиссии, а другие комиссии имел сомнительную честь принимать прямо на дому, и бумаг ему эти комиссии надавали без счета, но с места дело так и не сдвинулось. Он и плюнул. А в “Москву” ходит чуть не с первого дня, как бассейн открыли, и даже когда там бывает какая профилактика, ему всё равно кто-то из дружков насчет душа и даже сауны способствует. Так что не пропадает и коростой от грязи не идет. Надо сказать, что вид у Ёлы-Палы действительно был вполне помытый и даже его вечное старое пальто и вечно намотанные вокруг шеи разнообразные шарфы вида этого не портили. Но всё же мы были сильно удивлены, когда, как рассказал мне Лев, во время визита в дом уже новой, извините за выражение, перестроечной комиссии, которая дотошно выспрашивала жильцов, чем бы им мог помочь мылящийся в депутаты какой-то записной демократ из бывшего моссоветовского начальства, именно Ёлы-Палы ни о каких своих проблемах не упомянул, хотя остальные чего-то там просили, а кое-кто впоследствии какие-то незначительные мелочи типа поправленной форточки даже и получил. И в процессе следующей дружеской встречи на высшем уровне даже поинтересовались, почему же он не рассказал новым комитентам о своих проблемах и о невыполненных обещаниях комиссий старых. Глядишь, чтобы доказать, что раньше трудового человека исключительно угнетали, а теперь исключительно демократизируют, могли бы чем и помочь. Может, даже, и настоящей ванной!

Ёлы-Палы неожиданно окрысился, недобро высказавшись, что, дескать, самый активный и заботливый член комиссии новой нередко присутствовал еще и на заседаниях комиссий старых, как раз когда с Ёлы-Палы и разбирались.

— Ну, и чего я перед этим козлом распинаться стану? Чего это я именно ему в детали вдаваться буду? Даже если и разложу по полочкам всё, как было, да как мне они сами на разных встречах обещали, да еще и напомню, что два последних-то раза он и сам там сидел, — поможет что ли? Как же, ёлы-палы, жди! Хуже бы не стало. За правдивую-то погудку смычком по рылу бьют. Вот и тут насочиняют каких-нибудь бумаг, да и окажется, что мне и того, что есть, не положено, или же в моей хавире отопитель или, наоборот, холодильник надо ставить, — без разницы, главное, что враз и вышибут отсюда в свое Орехово-Паскудниково или что там у них еще погаже, ёлы-палы, есть. Нет, я уж лучше тут хоть как. Это как с утра бывает, если перед этим на бутылец в смертельную наехал, и в доме ни капли, а на улицу тоже не выйдешь, потому как вид, как у папы Карло, если не хуже, так что первый же мусор тут же за хвост потянет, благо что их тут, ёлы-палы, как грязи. Вот и терпишь. Опохмелиться нечем — слюнку проглоти, да языком закуси. Потихоньку и отойдешь. Так я и с ними — язык уж давно прикусил и только слюнку глотаю. А то лишнее скажешь, так известное дело — лося бьют в осень, а дурака завсегда! Только с меня-то им дурака не сделать!

Ёлы-Палы наконец утих. И похоже было, что его, в основном, возмутило появление знакомого волокитчика в роли народного заступника, а так он, в принципе, против сложившегося положения не очень-то и возражает. Как мы смогли реконструировать из его отдельных замечаний и обрывочных сообщений к слову, бассейновый душ для него был не только местом омовения, но еще и чем-то вроде клуба равных между собой абсолютно голых людей. Вот это равенство ему и нравилось, как привлекала и всесторонняя информированность случайных соседей по душевой или раздевалке, ибо где, как не там, временно сплоченные своей голожопой открытостью мужики способны говорить обо всем без страха и сомнения. Во всяком случае, именно оттуда он приходил заряженный разнообразными новостями. Не знаю, как в бассейновом душе, но интересно, что с нами, несмотря на уже довольно частые совместные времяпрепровождения, на обсуждение новостей крупных — ну, там, по поводу президента, или воровства в правительстве, или банковских махинаций — он никогда не раскалывался, а предпочитал муссировать всякую мелкую уголовщину или бытовое разложение, благо этого добра теперь свободная журналистика предлагала — ешь не хочу. То ли действительно ему все верхние дела были до лампочки, то ли даже с нами осторожничал, памятуя свое любимое соображение насчет того, что дурака бьют завсегда, но своим правилам не изменял даже в глубокой поддаче.

Но если у него всё образовалось так славно, то у соседей, напротив, имелись свои резоны на бытовую простоту Ёлы-Палы несколько раздражаться. Хотя Ёлы-Палы сам по себе пользовался у всех обитателей Левиного дома — включая даже того самого жалобщика — определенной, хотя и несколько снисходительной симпатией, в основном потому, что он, не в пример другим окрестным более традиционным поддавалам, был тих и смирен, но им хотелось перемен — в смысле внутри дома. Желание это было не случайным. Если раньше большинство жильцов надолго в доме не задерживалось и, за исключением, кажется, самого Ёлы-Палы, состав обитателей полностью обновлялся каждые три года, так что на долгосрочные проекты всем было глубоко и по-советски наплевать, лишь бы вода в унитазе спускалась сегодня, то теперь, в соответствии с новыми веяниями, поприватизировав квартиры, — Лева говорил мне, что это сделали все, кроме как раз Ёлы-Палы — всем захотелось кардинальных улучшений. В этом смысле перестройки в хозяйстве Ёлы-Палы представляли бы определенный интерес. Помимо того, что народ уже начал понимать, как качество единичной жилой единицы поднимает цену дома в целом, а стало быть, и жилья каждого из них, были и более индивидуальные причины.

Больше всего из-за безваннового существования Ёлы-Палы пережинала и, соответственно, больше всех старалась соседка с самого верху. Та, что занимала мансарду и часть второго этажа. Озлобленная фантазия когдатошнего архитектора (Софья всерьез считала, что сам архитектор наверняка был из каких-нибудь бывших, которого послереволюционные времена и нравы лишили оборудованного по собственному вкусу угла, вот он и мстил новопоселенцам единственным доступным ему способом, причудливо разнося в пространстве положенные им места общего пользования и снабжая их всякими неудобствами и несуразностями) устроила так, что такой же игрушечный, как у Ёлы-Палы, туалет этой соседки располагался как раз на уровне чуланчика Ёлы-Палы, и из ее жилой комнаты вела туда лестница настолько узкая и крутая, что, скажем, ночной поход по малой нужде по потенциальной опасности для здоровья был чем-то вроде упражнения по скалолазанию. А вот ванна вкупе с умывальником были в мансарде, так что для помытая рук после совершения личных мероприятий надо было из туалета, находившегося на пол-этажа ниже основного жилья, подниматься по второй неудобной лестнице в ванную комнату, находившуюся уже на пол-этажа выше. Голова кругом! Естественно, что она пыталась всячески исправить архитекторские изыски, непрерывно уговаривая Ёлы-Палы, чтобы он уступил ей свой чуланчик, в котором она обещалась сделать прямо рядом со своим туалетом ванну, чуть сдвинув фанерную стенку и пропилив в ней дверку. При этом Ёлы-Палы было обещано свободное пользование этой ванной, поскольку дверь в его жилище забивать не предполагалось. Когда же Ёлы-Палы от такого, прямо скажем, роскошного предложения — соседка брала все расходы на себя — отказался в силу полной удовлетворенности бассейном, то соседка, уже буквально обезумевшая от своих рискованных спусков и восхождений, предложила ему даже обменять его чулан на ее ванну, куда бралась — и опять же за свой счет — сделать из его комнаты специальный проход, каким-то неэвклидовым способом разместив этот проход чуть ли не в стенах — примерно, как это делали революционно настроенные рабочие в когда-то популярном романе “Месс-Менд”. Упорно подозревавший весь мир в конструировании козней в его именно адрес, Ёлы-Палы отказался и теперь. Ничего нового соседка придумать уже не могла и поэтому просто продолжала уговаривать его при каждом удобном случае и писать письма в ЖЭК с просьбой о поддержке. Ёлы-Палы ото всего ожесточенно отбивался, напирая на то, что гладко бывает только на бумаге, а в жизни для него всегда образуются одни неприятности.