Мюриэл Спарк - На публику

Она опознала тело, ответила на вопросы, и все это будто окаменев, так потрясла ее его чудовищная затея. Обвязанное бинтами лицо не выглядело изуродованным. Вокруг носилок, на которых он лежал, поставили цветы. Она взглянула на него и сдержанно сказала:

— Да, это мой муж.

Потом наклонилась и поцеловала его в лоб.

Чтобы избегнуть встречи с репортерами и фотографами, сгрудившимися возле главного входа, они с доктором вошли в больницу через боковую дверь. Но когда они собрались уходить, то и у этой двери их поджидала целая толпа. Доктор вышел один и отправился за своей машиной, а Аннабел тем временем повели к еще более отдаленному выходу, находившемуся в другом корпусе, куда можно было пройти по длинной каменной галерее со сводчатым потолком. Провожавшие ее врач и сестры все разом, перебивая друг дружку, застрекотали по-итальянски и так горячо и многословно выказывали ей свое сочувствие, что она заподозрила подвох, проверку. Потом Аннабел обратила внимание, что они в этот момент проходят через большую комнату, боковые двери которой на мгновение распахивались, чтобы пропустить въезжавшие откуда-то снизу по покатому полу носилки, и тут же захлопывались; Аннабел догадалась, что комната эта что-то вроде морга или, во всяком случае, некий центральный пункт, куда свозят трупы и где их держат до похорон, вероятно, в специальных морозильниках; и тогда ей пришло в голову, что ее говорливые спутницы стараются отвлечь ее внимание. Но тут она увидела, что одна из сестер плачет, и пришла к мысли, что эти женщины попросту хотят ее утешить.

На их сочувствие она откликнулась быстро и умело, и слезы принесли ей облегчение. А потом по лабиринту темных улиц ее везли домой, и в вышине белыми флагами реяли гирлянды белья, протянувшиеся между окнами старинных палаццо. В черном прямоугольнике окна мелькнула фигура отравителя. Кто-то прижался к стене с обнаженным кинжалом в руке. Ей было интересно, чем кончится эта лента, хотелось уйти домой, но прежде все-таки хотелось досмотреть фильм. Они объехали пустынную площадь, где весело и бездушно журчала вода в поддерживаемой группой мальчиков чаше фонтана; его построил снедаемый муками совести политический убийца; а вот дворец кардинала, в чьей греховной душе царила непоколебимая уверенность, что цель оправдывает средства; любовница, забавляясь, опутывает его своими длинными волосами, а он холодно обдумывает, что предпримет утром, чтобы скрыть ночное злодеяние: клевета, клевета, одного посланца — сюда, другого — туда, целые полчища его посланцев, они нашептывают, намекают, они изобличают так смело, убедительно, неопровержимо; узенькие улочки сливаются с еще более узкими; вот промелькнули зловещие стены дворца Ченчи; когда-то, сбежав с вечеринки в квартире Билли, она разыскивала в этом переулке такси. Камера повернула в сторону старого гетто. Ложные улики подтверждены, невинный обвинен, его репутация опорочена. Доктор, сидевший рядом с Аннабел, сказал:

— Возле дверей вас поджидают репортеры. Я их прогоню. Заедем за угол, и вы пока посидите в машине.

Но Аннабел сказала:

— Нет, не надо, я должна пройти через все до конца.

— Вам вовсе не обязательно встречаться с журналистами прямо сейчас, — сказал доктор, — этим людям следовало бы понимать, в каком вы состоянии.

Тут он увидел ее стиснутые кулаки, вгляделся в лицо, освещаемое временами светом уличных фонарей, и сказал:

— Сейчас я отвезу вас в какой-нибудь хороший отель. Вам дадут большой спокойный номер, а вашего ребенка я привезу прямо туда и заодно захвачу лекарство, которое поможет вам уснуть. Как только мне удастся найти частную сиделку, я ее к вам пришлю.

Проехав мимо ее дома, возле дверей которого кишела толпа, доктор остановил машину в соседнем переулке, как и все улицы Рима, все еще полном оживления в этот поздний час.

— Нет, — сказала она вдруг. — Не останавливайтесь здесь. Меня могут узнать.

С того момента, как Аннабел увидела толпившихся перед ее домом людей, среди которых она узнала немало своих соседей, ее мысли вернулись в круг практических вопросов, сперва, впрочем, и для нее самой еще не совсем ясно, каких именно.

Но вот она взглянула на часы и сказала:

— Начало третьего. Мне надо встретиться с репортерами, иначе то, что я скажу, не успеет попасть в утренние газеты. Такие события всегда толкуют вкривь и вкось, а я вовсе не хочу, чтобы по всему свету разнесли какую-нибудь небылицу.

— Но вам надо спать, — изумился доктор, впервые встретивший пациентку, которая руководствовалась такими странными соображениями. Он не очень уверенно попробовал ее урезонить, но Аннабел его перебила.

— Это очень важно, — сказала она. — Поймите, я обязана думать о том, какое впечатление произвожу на публику.

— Вы смелая женщина, — сказал ей доктор и, столкнувшись с тайнами чужой профессии, вспомнил, что и врач, когда нужно, должен держать себя в руках, невзирая на личные переживания.

— О, это получается само собой, — ответила она. — Привычка.

Доктор повел машину назад, к дому, смущенно бормоча:

— Мне просто показалось, что вид у вас совсем больной — полный упадок сил. Поразительно: после такого потрясения... Хрупкая, маленькая женщина...

Его слова ее воодушевили. Именно такой она и предстанет перед репортерами: маленькое, хрупкое создание, окруженное толпой соседей.

Репортеры бросились к машине, дверца распахнулась, и Аннабел вышла на тротуар.

Ее окружили камеры, надвинулись, ослепляя яркими вспышками света. Зеваки проталкивались поближе, вытягивали шеи. Охваченная нетерпеливым любопытством толпа гудела как пчелиный рой, и в этом гуле нельзя было расслышать ни единого вопроса, но Аннабел, уцепившись за руку доктора, крикнула:

— Скажите им, пусть они меня пропустят и придут через полчаса. Я с ними поговорю. Мне сперва нужно к ребенку. Всего полчаса.

Прокладывая путь в толпе, доктор снова и снова выкрикивал эти фразы.

Так Аннабел добралась до дверей и вошла во внутренний двор. Кое-кто из любопытных проник и сюда, и взъерошенный привратник, который выскочил спросонок, не успев даже как следует застегнуться, кричал на них и угрожал полицией каждому, кто околачивается по эту сторону двери.

— Пусть мои соседи войдут ко мне вместе со мной, — громко произнесла Аннабел по-итальянски, обращаясь к доктору. — В такие минуты каждому человеку хочется побыть среди соседей.

Она сказала это по-итальянски, но тут же услыхала рядом с собой голос американца. Возле нее стоял, держа в руках фотокамеру, репортер международной программы радио. Он сказал:

— Я себе представляю, какой ужас вы пережили, Аннабел.

Ради этого репортера и других его соотечественников, которые могли оказаться во дворе, Аннабел повторила приглашение по-английски.