Андрей Астанин - Песни улетающих лун

Так мы и ушли из лагеря — ни с чем. И двинулись на запад.

Мы продвигались медленно, минуя татарские деревни и русские города, переходя по льду замерзшие реки. Ночами мы спасались от холода в дуплах деревьев. По субботам мы останавливались: отдыхали и славили Бога. А кладбище все не кончалось и не кончалось.

Однажды в лесу мы встретили еще одного земляка, крестьянина из Полесья, знакомого нам по лагерю. Он бежал еще летом, и, как мы думали, был уже в Белоруссии. Как мы завидовали ему тогда! И вот он лежал, засыпанный снегом, и глядел в небо недвигающимися глазами. Он примерз к земле весь, всем телом, и, как видно, земля не отпускала его, даже мертвого. Мы с ужасом смотрели на эту картину. И тут мы увидели третьего земляка: седой старик показался из-за деревьев, он бежал в нашу сторону. Я так и не вспомнил, откуда я знаю этого человека, но точно могу сказать, что звали его Иннокентием и что он был откуда-то с наших мест. Не знаю, был ли он живым или мертвым: к тому времени я окончательно перестал отличать одних от других. “Идите своей дорогой, я справлюсь сам”, — крикнул он нам, подбегая к нашему полещуку. Я не видел, как он поднял крестьянина, только потом, минут через двадцать, они, уже вдвоем, обогнали нас, кивнули на прощанье и вскоре пропали в заснеженной чаще.

Наконец, Яков, мы дошли до Уральских гор, отделяющих Азию от Европы. Здесь, на границе двух частей света, на вершине одной из гор мы увидели прекрасного видом юношу. Длинные кудрявые волосы падали на его плечи. В какой-то момент, подходя ближе, мы разом поняли, что перед нами Ангел и, в великом смятении повалившись на землю, закрыли лица руками.

“Встаньте и слушайте, — сказал нам Юноша. — Так говорит Господь: Я не забыл о тех, кто погиб, освящая Имя. Путь из этой пещеры (Юноша показал на огромный валун у скалы, за которым угадывался вход) самый короткий — он лишь для тех, кто в годы смут и падений остался верен. Спускайтесь в пещеру за мной, — в Иерусалиме уже накрыты столы; там, в золотом дворце, в зале с колоннами из берилла сидят на креслах из камня шохам сонмища праведных. Для них одних поставлены на столы золотые блюда с нежнейшим мясом Быка и Левиафана, для них одних открыты Святые книги, и сами ангелы подают им тончайшие вина и открывают им тайны Торы. Спускайтесь же — уже Ангел Ночи выковал вам короны, а Ангел Дня сшил белоснежные талесы, уже Ангел Утра скинул с лица Сиона черное покрывало и возложил на Кармель серебристый шлем, а Ангел Вечера уже привел к стенам Храма Аиш с ее сыновьями. Спускайтесь же, потому что Ангел Вращающегося меча уже перековал свое оружие в радугу”…

Мы молчали, зачарованные его словами.

Потом, набравшись смелости, я сказал:

“Вот я, прах и пепел, осмелился говорить с тобой, да не прогневается на меня Господин мой. Каждый месяц над домами, где мы родились, меняются местами старая и новая луны. Там, в Сибири, помирая от тифа, мы вспоминали ее, луну над нашим местечком. Кто же теперь освятит ее? В Белоруссии не осталось ни миснагедов, ни хасидов. Мы прошли уже половину пути, да позволит нам Господин наш пройти вторую”.

Среди моих ребят был один, по имени Гершель. Глаза у него были большие и мечтательные, как у царя Давида. Они и сейчас горели, эти глаза.

“Ребе, — проговорил он, волнуясь. — Отпустите меня в Иерусалим. Я не могу больше ждать! Я хочу увидеть золотые дворцы и троны, узнать сокровенные тайны Торы и наблюдать по утрам, как встает над горами солнце. Ой же ребе, зачем мне луна моего местечка и что она в сравненье с луной Сиона?”

“Как я могу отпустить тебя? — спросил я его. — Евреи в местечке отошли от Закона, а нас без тебя — только девять. Как же мы будем молиться три раза в день, как же мы освятим луну без Числа? Если только кто-нибудь из евреев местечка присоединится к нам”…

“Нет, — сказал мне Ангел, и на щеке у него блеснула слеза. — Никто к вам не присоединится. В тот день, когда вы вернетесь в местечко, евреи покинут его и отправятся в Святую Землю. Но тебе и не понадобится десятый. Три раза в день я сам буду сходить на землю, чтобы молиться с вами. Так будет продолжаться три года, остальное же предоставь Всевышнему. Тридцать шестую луну ты освятишь в Числе”.

Тогда я повернулся к Гершелю.

“Иди, сынок, — сказал я, пытаясь шутить, хотя мне и не было весело, — иди и скажи, что реб Борех с ребятами скоро прибудут. Попроси у праведников, чтобы и нам, грешным, оставили кусочек Левиафана”.

Он засмеялся и потом заплакал и обнял каждого из нас. Потом они с Ангелом скрылись за камнем, где начинался проход в пещеру.

— И вот, Яков, — воскликнул ребе, — в самый канун тридцать шестой луны, когда я — страшно подумать! — начал уже сомневаться в милости Божьей и, отчаявшись, по ночам стучал в окна домов, тщетно пытаясь найти хоть одного еврея и только пугая спящих, — вдруг появляешься ты! Ты, Яков, кого я меньше всего ожидал увидеть в своем Числе, из-за кого мы погибли в Сибири… но не будем об этом сейчас! Ты вернулся — и это главное!

Реб Борех умолк, и в комнате, освещенной невидимыми свечами, долго висело молчание.

Потом Яков поднялся со стула.

— Ну вот что, старик, — проговорил он. — Я и так долго тебя слушал. Не знаю, бредишь ли ты или притворяешься, и кто отпустил вас из лагеря. Сейчас мне не до тебя. Я ухожу.

Шейнис нетвердым шагом двинулся в сени. Когда он был уже за порогом, ребе вскрикнул и, подбежав, схватил его за рукав. От этого прикосновения Якова передернуло; к щекам его прилила сизая кровь. Он схватил старика за шкирку и, приподняв, заорал задыхаясь:

— Слушай ты, покойник гребаный! Твой Бог, где он?… Кто он такой, что судит?!

— Яков, не говори так… — умоляюще пошептал реб Борех. — Мы все провинились…

— Провинились?! — Лицо Шейниса коверкали судороги. — Дети мои провинились? Дети?!… А меня… Меня он живым оставил!!!

Оттолкнув в сторону старика, Шейнис опять устремился к выходу.

— Яков, постой! — закричал реб Борех. — Постой, ты ведь еще не дослушал! Послушай еще минутку!

Он подполз на коленях к ногам генерала; целуя его руку, затараторил:

— Послушай, Яков, только послушай. Ведь твои дети не оставлены. Господь, благословенно Его Имя, проделал им под землей норы. По норам и темным пещерам они катятся в Иерусалим!

— Да, это правда! — воскликнул старик с новой силой. Безумные его глаза сверкали. — Это святая правда! Не важно, сколько пройдет времени на земле, — для них это будет, как один день… нет, скорее, как одна ночь! Там, под землей, в бесчисленных норах бродят тени врагов наших. Фараон с войском и князья филистимские, Амалек со своими детьми и Аманом, Тит и Навуходоносор — все ненавистники Израиля — там! Мимо них к Святой Земле катятся евреи, для них же — вечная тьма и змеи, и они тянут в бессильной злобе свои костлявые руки… О, Яков, довольно, лучше бы тебе и не знать об этом! Но ведь это всего одна ночь! Только одна ночь, Яков! А потом…