Майкл Ридпат - Все продается

На Роба мое замечание не подействовало.

— Разумеется, я давал показания в полиции. Что бы я там ни сказал, в конце концов это станет известно на суде. Могу тебя заверить, что я не собираюсь отказываться от своих показаний, а в них я, конечно, говорил, только правду и ничего кроме правды.

— А как же серьга?

— Какая серьга?

— Серьга Дебби. Та, что была на ней в день убийства. Та, которую ты подбросил мне в квартиру.

Роб, казалось, был искренне удивлен.

— Понятия не имею, о чем ты болтаешь. Но должен тебе напомнить, что попытка запугать свидетеля — тоже серьезное преступление. Как только ты уйдешь, я позвоню инспектору Пауэллу и сообщу о твоем визите.

Я понял, что здесь больше ничего не добьюсь, разве что наживу лишние неприятности. Роб наврал в полиции, но теперь уже не откажется от своих показаний. Значит, суду придется взвешивать, чьи показания правдивей — мои или Роба. Шансов у меня было немного.

Я встал и ушел.

Через четверть часа я был дома. Я устал, я был зол, я не знал, что мне делать. Роб меня ненавидел, он дал лживые показания, и скоро мне будет предъявлено обвинение в убийстве.

И я ничего не мог с этим поделать.

В моей голове роились всякие мысли о Робе, Дебби, Вайгеле, Джо. Мой мозг настолько устал, что отказывался принимать разумные решения. Я без сил упал на кровать.

Несмотря на усталость, я спал плохо. Когда за окном ночную черноту сменил серый рассвет, я выбрался из постели, натянул тренировочный костюм и потрусил в парк. Я пробежал два полных круга, что после нескольких часов беспокойного сна было нелегко. Зато я успокоился. Вернувшись домой, я принял ванну, позавтракал кофе с тостами и почувствовал себя чуть лучше. Потом я позвонил Кэти в «Блумфилд Вайс». Она недавно пришла в банк. Я попросил ее зайти ко мне с Кэшем, как только им представится возможность улизнуть из офиса. Я сказал, что они мне нужны срочно.

Кэти и Кэш появились у меня около десяти часов. Я рассказал им про обыск в моей квартире и о своем разговоре с Робом. Кроме того, я вкратце поделился теми мыслями, которые пришли мне в голову накануне.

— Итак, мы не знаем, кто убил Дебби, — заключил я свой рассказ. — Мы можем быть уверены, что тут не обошлось без Вайгеля, но в день убийства его не было в Европе. Я подозреваю, что во всей этой истории замешан и Роб; кроме того, я думаю, что все события развивались вокруг аферы с «Тремонт-капиталом». Но я, хоть убейте, не могу свести концы с концами. Тем временем я влип, мне грозят серьезные неприятности. Пауэллу нужна еще одна крохотная улика, которую, очевидно, ему с радостью принесут многие, и он получит все основания для моего ареста. Если я сам не выясню, кто убил Дебби, мне не миновать обвинения в убийстве. Будь я проклят, если знаю, как это сделать. Поэтому я и позвал вас. Возможно, у вас появятся какие-то здравые мысли.

Кэш вздохнул.

— Черт возьми. Для меня все это, пожалуй, сложновато. Не знаю.

Кэти не сказала ничего. Она думала. Я тоже молчал в надежде, что у нее появится какая-то идея. Наконец она произнесла:

— Ладно, давайте попробуем подойти к проблеме с другой стороны. Что нам известно об убийце Дебби?

— Ну, он должен был быть в Лондоне в день убийства, — сказал я.

— Правильно. И, возможно, это именно тот человек, который дергает за веревочки в «Финикс просперити».

Я согласно кивнул.

— Ты права. Джек Салмон от кого-то получал инструкции, причем этот кто-то очень хорошо знает рынки.

Я задумался. Этот таинственный «кто-то» одобрил предложение Джека Салмона купить облигации «Фэруэй». Я говорил Хамилтону, что считаю эти облигации выгодной инвестицией.

Мои размышления прервала Кэти:

— Вайгелю повезло, что никто не проверил подлинность гарантии облигаций «Тремонт-капитала». Здесь он здорово рисковал.

— Это было частное размещение, — заметил я. — Раз облигации продаются помимо рынка, то никто не обязан предоставлять документы, а список покупателей ограничен.

— Очень ограничен, — согласилась Кэти. — В сущности, было всего два покупателя — «Де Джонг» и «Харцвайгер банк».

— Кажется, ты говорил, что Вайгель предложил швейцарский банк, а ты — «Де Джонг»? — спросил я Кэша.

— Да, так оно и было, — подтвердил Кэш. — Только прежде Хамилтон сам проявил интерес к высокодоходным облигациям с высоким рейтингом надежности.

— Что ж, мы можем быть почти уверены, что Дитвайлер работал с Вайгелем. Скорее всего, Дитвайлер сунул облигации «Тремонт-капитала» на счета клиентов в надежде, что никто ничего не заметит, — сказал я.

— Значит, остается «Де Джонг», — сделала вывод Кэти.

— Гм-м. Очень странно, что Хамилтон не проверил поручительство японского банка или хотя бы не поручил проверку Дебби, — заметил я. — Уникальная ошибка.

Мы пришли к неизбежному выводу, от которого теперь нам было не уйти.

Хамилтон.

Но этого просто не может быть, убеждал я себя. Да, Хамилтон выгнал меня с работы, но он еще значил для меня очень много. Я им восхищался, ведь во всей этой грязной и запутанной истории лишь один он прямо сказал мне все, что он думает и что он намерен делать. Нет, это чепуха. Я оказался вовсе не готов к новому повороту событий.

С другой стороны, как только я включил в число подозреваемых Хамилтона, все факты встали на свои места. Схему аферы разработал Хамилтон вместе со своим дружком по школе бизнеса Вайгелем. Хамилтон купил пакет облигаций «Тремонт-капитала» у Кэша, точно зная, что он покупает. Хамилтон инвестировал деньги «Тремонт-капитала» в банк «Финикс просперити». Хамилтон указывал Джеку Салмону, что покупать и что продавать.

Хуже всего было то, что Хамилтон, очевидно, и убил Дебби.

Из ежедневника Дебби он узнал, что она договорилась о встрече с мистером де Джонгом. На ее столе он увидел проспект «Тремонт-капитала» с ее пометками. Он понял, что она собирается рассказать де Джонгу о фальшивой гарантии, и решил остановить Дебби.

Поэтому он ее и убил.

Я был в шоке. Мой разум отказывался воспринять очевидный вывод.

— Пол? Что с тобой? — Кэти положила ладонь на мою руку.

Запинаясь, с трудом выдавливая слова, я поделился с Кэшем и Кэти своими мыслями. Ошеломленные, они молча смотрели на меня, явно лишившись дара речи.

Я встал, подошел к окну своей крохотной гостиной и выглянул на залитую утренним солнцем улочку. Постепенно мной овладевали гнев и ярость. Я чувствовал себя одураченным и преданным. Я жаждал мести — и за себя, и за Дебби.

— Не могу поверить, — сказал Кэш. — Чопорный Хамилтон никак не укладывается в мое представление об изощренном преступнике. Для этого он… — Кэш долго искал нужное слово и наконец нашел, — слишком скучен.