Ирвин Шоу - Полное собрание рассказов. 1957-1973

„„Бордо“, — сказал муж, — на самом деле удивительно хорошее вино“. И мы, не привыкшие к вину, вдруг захмелели; мы оба смеялись без всякой причины, сидя за столом друг против друга, и если бы невзначай кто-нибудь увидел нас в эту минуту, то непременно подумал бы, что мы были очень, очень счастливы в тот вечер…»

Виктория положила папку на колени.

Этот рассказ так и не был напечатан. Она получила три отказа из редакций и отказалась от дальнейшей борьбы с издателями. Сейчас они все поголовно — трусы, убеждала она себя. Она начала писать еще четыре или пять рассказов, но так их и не закончила. Одного желания мало, чтобы стать писателем. Тут не помогут ни образование, ни несправедливость, ни страдания. С выгодой для себя они продали свой домик и переехали в Лос-Анджелес.

Она все разглядывала фотографию своего мужа — такого серьезного, светлого, притворно спокойного, притворно честного. Она не жалела о том, что он умер.

Она выглянула в окно. Дождь все шел. Его шум заглушал гудящий за окном окружающий мир. Какой хороший день для похорон. Неплохой день также и для кое-каких вопросов. Виктория. Победа. Победа, одержанная над чем?

Какой же странной, какой необычной должна быть любовь, если она требовала такую высокую цену за свое выживание? Во времена, когда беснуются, торжествуя, акулы, неужели все должны стать акулами? Что за чудовище сидело тогда за столом в новом красивом платье — гордая, хитрая, коварная, рабски послушная женщина за обеденным столом под звездами пустыни и, улыбаясь от удовольствия и соучастия, смотрела через стол на мужчину, наслаждаясь превосходным французским вином?

Белокурые волосы в тот день были влажными, хотя Борден тогда был моложе и еще их не красил.

Этот типичный американский парень весил 235 фунтов; розовощекий, перебитый нос, сияющий передний мост во рту, где не хватает пяти зубов; длинный шрам на колене, со следами искусно наложенных когда-то шестидесяти трех швов. Чудо-доктора сотворили просто что-то невероятное с его блуждающим мениском. Женат; тесть — владелец процветающей страховой компании, там зятя всегда ждет место, может занять в любое время, — чем раньше, тем лучше, говорил старик.

У него прогрессировала глухота левого уха, — впервые он почувствовал это год назад, в один холодный воскресный день, когда выполнял на поле в Грин-бей, штате Висконсин. Игрок профессиональной команды, он играл среднего в линии защиты и, само собой особенно после того, что случилось в Грин-бей.

Звали его Хьюго Плейс — не знаменитый игрок, нет. Играл в трех командах, в хвосте таблицы дивизиона. Когда тренеры объявили, что намерены на следующий год обновить свои клубы, то прежде всего пытались обменять Хьюго и выставляли его на трансферт. Но, несмотря на появление в лигах новых команд и повышенный спрос на опытных игроков, Хьюго всегда удавалось оказаться в составе плетущихся команд началу нового сезона. Крупный, крепко сбитый парень, он всегда стремился научиться чему-то новому, к тому же любил играть в футбол и обладал еще одним преимуществом — тем, что тренеры обычно называют «расположением к разговору» с спортивными журналистами.

Обладая нормальным интеллектуальным уровнем (в колледже студент второго разряда «Б»), на поле позволял себя одурачить любого кто хотел. Возможно, это объяснялось его честностью и доверчивостью. Ложный замах противника — и он кидается, сбивая всех на своем пути, влево, а игра тем временем перемещается вправо. Внимание его намеренно отвлекают, а он с каким-то поистине религиозным рвением прикрывает обманщиков. Те же, кому на самом деле предназначалась передача, на большой скорости обходят его и прорываются в открытое пространство. Таким образом, постоянно блокируя не того, кого над и позволяя игроку с мячом запросто себя обегать, Хьюго добился незавидного рекорда по промахам в игре: за всю свою спортивную карьеру не перехватил ни одного паса. И тем не менее вполне справлялся со своими обязанностями на поле и все шло хорошо до этого досадного инцидента в Грин-бей.

Левый крайний Джонни Сматерс умел быстро ориентироваться на поле, «читая» любую игру, и, когда в дело приходилось вступать защите, рал, что было сил Хьюго, предупреждая, где произойдет очередной прорыв. Сматерс, игрок небольшого роста, недоверчивый и хитрый, с сильно развитым инстинктом самосохранения, очень часто оказывался прав, поэтому и у Хьюго в начале сезона все шло как по маслу, покуда он не почувствовал, что стал глохнуть именно на левое ухо — как раз с той стороны, где играл Сматерс: теперь он не слышал его подсказок.

После двух игр — он громко подсказывал Хьюго, куда нужно бежать, а тот сломя голову бросался в противоположном направлении, — Сматерс плюнул и вообще прекратил разговаривать с ним на поле, и после игры. Это очень обижало Хьюго, с его доброй, дружески настроенной душой. Сматерс ему нравился, и он, конечно, очень благодарен ему за помощь; хотел даже все честно рассказать ему о своем левом ухе; но боялся: узнают о его глухоте — сразу отчислят из команды, он в этом уверен. А пока не имел особого желания заниматься страхованием в конторе тестя.

К счастью для Хьюго, неприятности с ухом проявились в конце сезона, а его обычный уровень не столь высок, чтобы тренеры или публика сразу заметили резкий спад в эффективности его игры. Понимая, что половина мира звуков теперь ему недоступна, что нужно постоянно опасаться бесшумных противников слева и он не услышит ни подбадривающих возгласов, ни презрительных насмешек половины болельщиков на стадионе, Хьюго впал в мрачную задумчивость.

За пределами спортивной площадки, несмотря на мелкие оплошности, он довольно успешно справлялся со своим дефектом. На всех совещаниях команды всегда садился слева от тренера, чтобы слышать правым ухом; жену убедил, что ему гораздо лучше спится на другом краю кровати, не на том, где безмятежно почивал три года их совместной жизни. Сибилла, жена его, ужасно разговорчивая, предпочитала вести продолжительные монологи — одного легкого кивка мужа ей вполне хватало для общения. А на всяких сборищах Хьюго, незаметно мотнув головой, приводил правое ухо в положение «прием», что позволяло ему сносно выслушивать выступающего.

Однако с приближением лета и грозной неизбежностью предсезонной подготовки Хьюго совсем приуныл. Природа наградила его даром самоанализа, он не умел прибегать к заумным сравнениям, но теперь стал представлять себе, что левая часть его головы похожа на бутылку сидра с тугой пробкой. Ковырял в ухе остро заточенными карандашами, зубочистками и даже гвоздем (чтобы выпустить газ) но, кроме небывалой инфекции и недельного воспаления, ничего не добился.