Ирвин Шоу - Полное собрание рассказов. 1957-1973

Хью пришел на работу первым. В своем уютном кабинете сел за письменный стол, оставив дверь открытой — приятно смотреть на пустые столы и наслаждаться тишиной. Вдруг он вспомнил, что за завтраком Нарцисса несколько раз как-то дергала носом, и ему показалось, что она вот-вот расплачется. «Интересно почему», — подумал он, но тут же прогнал эту мысль — все узнает в свое время. Для Нарциссы слезы — дело привычное, плачет от пяти до восьми раз в месяц.

Работал Хью в издательском доме, который готовил сейчас к выходу в свет однотомную полную энциклопедию — на тонкой китайской бумаге, с семьюстами пятьюдесятью иллюстрациями. Ходили разговоры о том, чтобы назвать ее Большой карманной энциклопедией, но пока ничего, по сути дела, не решено. Хью в этот период трудился над буквой «S». Сегодня нужно подготовить статьи по таким темам: Сор, Содиум (натрий), Софокл и Сорренто. Максим Горький когда-то жил в Сорренто, из ста двадцати трех пьес, написанных Софоклом, до наших дней сохранилось только семь — это Хью помнил.

Нельзя сказать, чтобы Хью не нравилась его работа, но не тогда, когда вдруг появлялся мистер Горслайн, владелец и главный редактор издательского дома; ему ужасно нравилось стоять за спинами сотрудников и молча наблюдать, как они работают. Как только в кабинет входил мистер Горслайн, у Хью начинало щемить в паху.

Седовласый мистер Горслайн, любитель твидовых костюмов, с лицом и фигурой пикадора, начал свою издательскую карьеру с выпуска календарей. До сих пор они издавали громадное количество самых разнообразных календарей — порнографических, религиозных и прочих — по мере возникновения спроса на них. Хью оказался просто незаменим при выпуске календарей, ибо помнил такие важные даты, как смерть Оливера Кромвеля1 (3 сентября 1658 года), и в какой день Маркони2 послал свое первое радиообращение через Атлантику (12 декабря 1901 года), и когда отправился в свой первый рейс пароход из гавани Нью-Йорка в Олбани (17 августа 1807 года).

Мистер Горслайн по достоинству ценил его особый талант и по-отечески опекал Хью, заботясь о его благополучии. Свято верил в эффективность гомеопатических лекарств, а также в пользу для здоровья сырых овощей, особенно баклажанов. Непримиримый враг очков, выбросил прочь свои еще в 1944 году, когда прочитал книжку об особых упражнениях для укрепления глазных мышц. Убедил и Хью расстаться с очками, что тот и сделал на несколько месяцев в 1948 году, однако все это время — не так уж мало — его постоянно мучили головные боли. Мистер Горслайн велел ему не унывать и выписал в гомеопатической аптеке какое-то средство — принимать микроскопическими дозами. Стоило Хью проглотить несколько шариков, как начиналась адская боль в голове, словно ему раскроили череп.

И вот теперь Горслайн стоит у него за спиной, уставившись в его очки с упрямым выражением лица, — можно подумать, это не Горслайн, а итальянский генерал-ирредентист3, оглядывающий желанный Триест.

Состояние здоровья Хью — нельзя назвать его очень плохим — явно за последнее время пошатнулось. Часто выступал холодный пот, а глаза после ланча почему-то наливались кровью. Такие изъяны, конечно, нелегко скрыть от чужих глаз, тем более тот факт, что в холодную погоду он по нескольку раз за час стремительно выбегал из кабинета в туалет. В такие холодные периоды мистер Горслайн нарушал свое обычное молчание и объяснял страдальцу, какие диеты необходимы для улучшения зрения и работы почек.

Сегодня утром Горслайн уже дважды заглядывал в кабинет Хью. В первый раз, постояв молча за его спиной минут пять, удивился:

— Все еще на Содиуме застряли? — И вышел.

Во второй стоял на том же месте минут восемь, после чего вымолвил наконец:

— Форстер, вы толстеете. Все от белого хлеба. — И вышел.

Всякий раз, когда тот стоял у него за спиной, Хью чувствовал знакомую резь в паху. Незадолго до ланча в кабинет Хью вошла дочь; целуя его, проворковала:

— Поздравляю, папочка, желаю удачного дня! — И протянула небольшой продолговатый сверток, перевязанный цветной ленточкой с кокетливым бантиком. Клэр двадцать два, уже четыре года замужем, но никак не разучится называть его, словно маленький ребенок, «папочка».

Хью разорвал обертку и, увидав, что там, искренне смутился: авторучка с золотым колпачком, четвертая по счету. Все подарила дочь за последние шесть лет: по-видимому, не унаследовала от отца его цепкую память.

— А это в честь чего же? — осведомился Хью.

— Папочка, ты что, шутишь?

Хью разглядывал ручку; сегодня точно не день его рождения (12 июня) и, само собой, никакого Рождества нет.

— Неужели ты забыл? — неуверенно проговорила Клэр. — Не может быть!

Хью вспомнил, как недовольно дергался нос у Нарциссы сегодня за завтраком и она, кажется, готовилась расплакаться… Пробормотал:

— Боже мой, не может быть!

— Накупи как можно больше цветов, без них домой лучше не являйся! — предупредила Клэр и с тревогой смотрела на отца. — Папочка, ты хорошо себя чувствуешь?

— Само собой, я в полном порядке, — с досадой пытался оправдаться Хью. — Любой может забыть годовщину свадьбы, ведь все мы люди.

— Но только не ты, папочка!

— И я тоже. Чем я отличаюсь от других? — продолжал он оправдываться, чувствуя, что собственная неожиданная забывчивость просто потрясла его.

Сняв колпачок с ручки, написал в блокноте большими печатными буквами: «Двадцать четыре года». Ему было стыдно, он не поднимал головы. Теперь у него восемь авторучек.

— Такой подарок, Клэр, мне как раз и нужен. Благодарю тебя. — И опустил ручку в карман.

— Ты не забыл о своем обещании пойти со мной на ланч?

Клэр звонила накануне, просила встретиться с ней за ланчем, объяснив отцу: возникли серьезные проблемы, их нужно обсудить.

— Конечно нет! — резко ответил, вздрогнув, Хью.

Надел пальто, и они вместе вышли на улицу. Хью заказал себе камбалу, но, вспомнив слова Нарциссы, что у них сегодня на обед рыба, отменил заказ и попросил телячью отбивную. Клэр выбрала жареного цыпленка, салат «уолдорф» и бутылку вина — после выпитого вина вечера не кажутся такими нудными и печальными. Хью, правда, не понял, почему красивой двадцатидвухлетней женщине требуется вино, чтобы прогнать вечерами печаль, но промолчал — зачем вмешиваться в ее дела.

Клэр углубилась в карту вин, а Хью, воспользовавшись моментом, вытащил из кармана письмо Мортона. Все подтверждается: Мортон просит у него двести пятьдесят долларов. По его словам, взял напрокат у студенческого землячества «плимут», но после танцев угодил вместе с ним в канаву. Ремонт обойдется в сто двадцать пять долларов. С ним была и его девушка; во время дорожного инцидента разбила нос, а доктор запросил за «починку» носа сотню, и Мортон обязался за нее заплатить. Ну, еще нужны десять долларов, чтобы заплатить за две книжки по этике, которые ему необходимы по учебе, а остальные, как элегантно выразился сын, для ровного счета.