Кэтрин Стокетт - Прислуга

— Минни, а вы что скажете?

Она пристально смотрит в окно, кивая в такт собственным мыслям.

— Мне тут пришло в голову… нам нужна страховка.

— Какая страховка? — удивляется Эйбилин.

— А что, если мы напишем в книге про Кошмарную Ужасность? — предлагает Минни.

— Нет, Минни. — пугается Эйбилин. — Это выдаст нас с головой.

— Но если мы поместим в книжке этот рассказ, мисс Хилли никому не позволит сказать, что в ней написано про наш Джексон. Она не захочет, чтоб люди догадались, что история-то про нее. А если вдруг начнут подбираться к разгадке, она все сделает, только бы направить их в другую сторону.

— Боже, Минни, это чересчур рискованно. От этой женщины всего можно ждать.

— Никто не знает об этой истории, кроме мисс Хилли и ее матери, — продолжает Минни. — Ну да еще мисс Селия знает, но у нее нет подруг, которым можно было бы рассказать.

— Да что за история? — недоумеваю я. — Это что, в самом деле настолько ужасно?

— Кому она признается? — Минни не обращает на меня внимания. — Она не захочет, чтоб и вас с мисс Лифолт кто-нибудь узнал, Эйбилин, потому что вы люди к ней близкие. Говорю вам, мисс Хилли станет для нас лучшей защитой.

Эйбилин задумчиво молчит, затем решительно кивает. И тут же трясет головой. Мы с Минни наблюдаем за ней и ждем.

— Если мы напишем в книге про Кошмарную Ужасность, а люди догадаются, что это про тебя и мисс Хилли, тогда неприятности точно будут, и еще какие. — Эйбилин вздрагивает. — Такие, что и представить-то не берусь.

— Ладно, я готова рискнуть. Я уже решила. Или давайте пишите этот рассказ, или вообще порвите главу про меня.

Эйбилин и Минни пристально смотрят друг на друга. Мы не можем выбросить главу про Минни: это заключительная, важнейшая часть. Про то, как можно быть уволенной девятнадцать раз в одном городе. Про вечные безуспешные попытки сдержать гнев. Глава начинается наставлениями матери о правилах работы на белых хозяек и рассказывает о всей жизни Минни — вплоть до ухода от миссис Уолтер. Я хотела бы вмешаться, но держу рот на замке.

Наконец Эйбилин вздыхает:

— Ладно уж… Тогда, думаю, тебе лучше ей обо всем рассказать.

С готовностью достаю карандаш и блокнот.

Минни, прищурившись, косится на меня:

— Я рассказываю только для книги, чтоб вы поняли. А вовсе не делюсь тут задушевными тайнами.

— А я пока приготовлю еще кофе, — осторожно добавляет Эйбилин.

По дороге домой я поминутно ежусь, вспоминая шоколадный торт Минни. Вот уж не знаю, что безопаснее для нас — включить эту историю в книгу или навсегда забыть о ней. Вдобавок, если я не успею закончить рассказ к моменту отправки завтрашней почты, мы потеряем еще один день, что уменьшит наши шансы успеть к сроку. Представляю себе багровое от злости лицо Хилли, ее ненависть к Минни. Я хорошо знаю свою старую бывшую подругу. Если правда выплывет наружу, Хилли станет нашим злейшим врагом. И даже если наше инкогнито останется нераскрытым, сама публикация «кондитерской истории» приведет Хилли в невиданное прежде бешенство. Но Минни права — лучше страховки не придумать.

Каждую четверть мили оглядываюсь через плечо. Но не превышаю скорость и стараюсь не выезжать на широкие магистрали. «Они нас убьют», — звучит у меня в ушах.

Пишу всю ночь напролет, морщусь, описывая пикантные детали из рассказа Минни. Днем продолжаю работать, не позволяя себе передохнуть. В четыре часа пополудни заталкиваю рукопись в картонную коробку, быстро заворачиваю коробку в коричневую упаковочную бумагу. Обычно посылка идет до Нью-Йорка дней семь или восемь, но эта должна оказаться на месте через шесть — иначе мы упустим свой шанс.

Я спешу на почту — она закрывается в четыре тридцать, — бросаюсь к окошку приема корреспонденции. Я не спала уже две ночи, волосы у меня в прямом смысле слова стоят дыбом. Почтовый служащий в ужасе таращит глаза:

— Что, сильный ветер на улице?

— Прошу вас. Можно отправить это сегодня? В Нью-Йорк.

Он смотрит на адрес.

— Почтовый фургон уже ушел, мэм. Придется ждать завтрашнего утра.

Он ставит штемпель на посылку, а я отправляюсь домой.

Дома сразу же прячусь в кладовку и звоню в офис Элейн Штайн. Секретарь соединяет, и хриплым, усталым голосом я сообщаю, что сегодня отправила рукопись.

— Последнее совещание состоится через шесть дней, Евгения. Рукопись не просто должна прийти вовремя, у меня еще должно остаться время прочитать ее. Что весьма маловероятно, надо сказать.

На это нечего ответить, поэтому я лишь бормочу:

— Понимаю. Спасибо, что дали мне шанс. — И добавляю: — С Рождеством, миссис Штайн.

— Мы называем это Ханука, но благодарю вас, мисс Фелан.

Закончив разговор, выхожу на террасу, смотрю на холодные поля. Я устала как собака и даже не замечаю, что у дома стоит машина доктора Нила. Должно быть, он приехал, пока я была на почте. Облокотившись на перила, дожидаюсь, когда доктор выйдет из маминой комнаты. Со своего места я вижу дверь спальни, она плотно закрыта.

Наконец доктор Нил выходит, останавливается рядом со мной.

— Я дал ей кое-что, чтобы облегчить боль, — говорит он.

— Боль? Маму тошнило утром?

Старый доктор Нил пристально смотрит на меня мутноватыми голубыми глазами. Он долго молчит, словно принимая какое-то решение.

— У вашей матери рак, Евгения. Выстилающей желудка.

Пальцы судорожно сжимают перила. Я потрясена, но все же — разве я не догадывалась об этом раньше?

— Она не хотела вам рассказывать. Но поскольку она отказывается ложиться в больницу, вы должны знать правду. Следующие несколько месяцев будут… довольно тяжелыми. Для нее и для вас.

— Несколько месяцев? И… все? — ахаю я, испуганно прикрыв ладонью рот.

— Возможно, чуть больше или чуть меньше, дорогая. Хотя, зная характер вашей матушки… — он косится на дом. — Можно предположить, что она будет бороться как дьявол.

Сил ответить у меня нет.

— Звоните в любое время, Евгения. И на работу, и домой.

Вхожу к маме. Отец сидит на софе у кровати, глядя в пространство. Мама опирается на подушки. Увидев меня, чуть закатывает глаза.

— Итак, он тебе рассказал, — констатирует она.

С подбородка у меня капают слезы, я беру маму за руку:

— Как давно ты знаешь?

— Около двух месяцев.

— Ох, мамочка.

— Прекрати. Евгения. Охи тут не помогут.

— Но что я могу… я же не могу просто сидеть и смотреть, как ты… — Никогда не произнесу это вслух. Слова слишком ужасны.

— Ты определенно не должна сидеть здесь. Карлтон скоро станет юристом, а ты… — Она грозит мне пальцем: — Даже не думай, что можешь запустить себя, когда меня не станет. Как только я смогу дойти до кухни, тут же позвоню в «Фанни Мэй» и запишу тебя к парикмахеру вплоть до 1975 года.