Семён Каминский - Ангелы по пять

Она научилась производить впечатление в своей монолитной уверенности и знании предмета. Если её спрашивали о чём-то, и Саша не имела представления, как ответить, — а случалось это частенько, — она, выразительно глядя собеседнику прямо в глаза, размеренно тянула что-то ничего не значащее, типа: «Actually…»,

«I think…» или совсем пробивное «What do you mean by that?». Далее следовала, естественно, пауза, но собеседник сам почему-то начинал заполнять возникшую после этого тишину, ощущая неловкость оттого, что, видимо, задал какой-то бестолковый вопрос, и именно поэтому она затрудняется с ответом.

В общем, первое предложение подвернулось достаточно быстро — всего два месяца массированного поиска. Согласно нарисованному в резюме опыту и знаниям ей предложили сделать новый проект для консалтинговой компании. Срок — шестнадцать недель, и работать можно было дома! Скажете везение? Может быть. Только как этот проект сделать — она и понятия не имела, когда сказала им «уез»…

Начался новый, сверхскоростной поиск того, кто знает, как это сделать. Порекомендовали дорогого, но знающего Михаила. Саша приехала к нему вечером, и скромный таунхауз в пригороде показался ей дворцом, а Михаил — лысоватый и значимо медлительный — крутым специалистом. Старательно поддерживая это впечатление, он не спеша провёл её в небольшой кабинет с компьютером и выслушал долгие, детальные объяснения.

— Всё это сделать можно, — так же неторопливо, как бы нехотя, произнёс он, — но это будет дорого стоить.

— А денег у меня пока нет, — попробовала игриво улыбнуться Саша.

— Ну, деньги они вам по контракту заплатят, и вы тогда заплатите мне. половину того, что получите… — Михаил пристально смотрел Саше в глаза. — А в качестве аванса.

Не отводя от неё взгляда, он протянул руку к красивой бутылке коньяка, стоящей, как оказалось, на соседнем столике:

— Я думаю, мы договорились?

— Договорились, — Саша внутренне крепко зажмурилась, но внешне чуток покраснела.

«Другого нет у нас пути, В руках у нас винтовка»

Контракт был сдан вовремя, и денег заплатили много. Даже половина — это было очень хорошо. Потом срослось ещё несколько контрактов — и работа, и Михаил продолжались. Саша решила, что и Паше надо учиться, и теперь он мог покинуть свой ножной пресс. Выучился на техника по обслуживанию кондиционеров — здесь это тоже верный заработок.

Денег становилось всё больше, купили новые машины и новый дом — тоже очень большой. Уже был и бассейн в Мексике, и море на Карибах, и коктейли в круизах.

Маринка теперь появлялась у них редко. «Завидует», — усмехалась Саша.

Через год, с опытом нескольких проектов, Саша перешла в другую компанию, потом — в следующую. Оказалось, что Михаил не так уж много знает, да и делает всё, как известно, чересчур медленно, и теперь она может обходиться совсем без него. Проехали!

Подбор новых партнёров для новой жизни у Саши продолжался ещё пару лет, но однажды, очень жарким и влажным летним вечером, когда ничего не ведающий Паша вернулся домой после рабочего дня из определённого ему зимнего мира компрессоров и фреона, вдруг прозвучало — без интонаций, как закадровый голос в дублированном на русский язык зарубежном кино:

— Знаешь, у меня есть другой человек… Я не буду возражать, если ты снимешь квартиру и переедешь от нас жить. Ксюшу будешь видеть — сколько захочешь… — Кто этот другой — Саша и объяснять не стала.

Потерянный Паша пробовал что-то мычать, помыкался по знакомым, рассказывая подробности, но все и так знали, что к чему: вот и его проехали…

— …Ну, и зачем было рассказывать эту банальную историю? — скажете вы. — Что в ней такого интересного? И конец был заранее известен.

Согласен, скажу я, много нас — проживающих свои собственные банальные истории с заранее известным концом… Так что даже не знаю, зачем я всё это тут нагородил. Может, потому, что в прошлый выходной я случайно встретил Пашу в торговом центре? Он говорит, что всё у него «о'кей», он работает, в свободное время самозабвенно поёт в русском народном хоре при православной церкви. И Ксюша вместе с двумя подружками-американками была с ним — такая взрослая. Только уже не очень хорошо говорит по-русски… впрочем, зачем ей здесь русский? Про Сашу он ничего не сказал, а я и не спрашивал.

Вокруг нас шуршали, лопотали голосами и мобилками, мелькали всевозможными оттенками джинсовой ткани, формой и цветом воскресных лиц жители благополучного чикагского пригорода, и в этом шумовом потоке, под высоким, прозрачно-невесомым потолком, среди десятков модных мелодий из дверей зовущих магазинов и магазинчиков мне всё слышалось бравурно-воинственное… нет-нет, смешно, уж это никак не могло прозвучать здесь.

«Наш паровоз, вперёд лети…»

— …Я тоби так скажу, Вэниамину Сэргиойвичу… Трэба бигты у сэрэдыни, — часто говорил Веньке старший аппаратчик Петро Гнатюк, — тому, що пэрэдних бьють по морди, а задних — по сраци.

Вообще-то, Венька занимал в цеху должность сменного мастера, и, по идее, наставлять рабочих должен был он. Но пока что уму-разуму учили его: он приехал на химкомбинат по распределению, после института, всего полгода назад, и ни черта в рабочих делах не смыслил (и не жаждал осмыслить, мечтая уехать как можно скорее), а все двенадцать его подчинённых проработали здесь помногу лет, уверенно теряя на вредном производстве зубы и волосы… Гнатюк, самый старший, лет сорока, казался Веньке совсем старым — со своей гладко отполированной двадцатью годами производственного стажа головой под неизменной чёрной кепкой, полупустым ртом и маленькими бледно-голубыми глазками, прямо-таки наполненными хитростью… Ну, просто вылитый весёлый пиратский боцман! Даже перекинутый через его правое плечо ремень сумки с противогазом казался перевязью острой пиратской шпаги. На самом же деле, по-настоящему острым был гнатюковский язык — говорил он на русско-украинском суржике, как и большинство в этих местах, но всё-таки более на украинском, чем остальные. Жил Гнатюк в далёком от химкомбината посёлке и на каждую смену по три с половиной часа добирался раздолбанной вонючей электричкой — работы, тем более так хорошо оплачиваемой, как на химическом производстве, в его родном посёлке не было, вот и приходилось ездить далеко. Этот разговорчивый боцман в основном и наставлял Веньку во время дежурств, обучая всяким цеховым и житейским премудростям, а Венька молча слушал.

И все остальные в сменной бригаде относились к молодому мастеру замечательно. Беспорядочно бородатый начальник смены Николай Петрович (за глаза называемый попросту Бородой) зазывал Веньку к себе в кабинетик, «на чай»: в ночные смены это значило — на полстакана спирта с половинкой яблока, вместо закуски. Лаборантки Нина и Оксана, симпатичные молодухи, но уставшие от жизни с пьющими мужьями, предлагали ему домашнего борща, разогретого на лабораторных печах. А беспечные операторы Лёнька и Славка — опять же в долгие ночные смены — отправляли его спать за приборные щиты: «Мы, Вениамин Сергеевич, привычные, а вы пойдите, прикорните там, на лавке, полчасика». И на узкой твёрдой лавке, под ровный тяжёлый гул и шипение пневматических самописцев и манометров, Венька проваливался в беспокойный, но всё равно такой вкусный молодой сон — иногда и на два, и на три часа. Ребята, впрочем, не забывали разбудить «начальника» вовремя, чтоб не выглядел заспанным к утру, к концу смены, когда настоящее, цеховое начальство начинает шастать по аппаратным.