Авраам Бен Иегошуа - Смерть и возвращение Юлии Рогаевой

Под конец эта местная доброжелательность оборачивается для водителей прямым благом, потому что в одной из деревень им вовремя подсказывают, какими поворотами можно так укоротить путь, чтобы сразу с рассветом поспеть к загруженной речной переправе и благодаря этому переправиться без ночевки, потому что единственный паром, способный прорезать себе дорогу сквозь лед, работает только до наступления темноты, и опоздавшим приходится ждать до следующего утра. Пользуясь этими подсказками, старший водитель с первыми проблесками зимней зари действительно выводит машину к указанному перекрестку и там сворачивает прямо в лес, но уже не по мощеной, а по широкой грунтовой дороге, усыпанной упавшими ветками и хвоей. Проснувшись под звуки приятного похрустывания под колесами, пассажиры вдруг обнаруживают себя в заиндевевшем лесном царстве, где повсюду на деревьях висят длинные запутанные косы, кое-где сплетающиеся в настоящие занавеси — зеленоватые, угрюмые и даже, кажется, какие-то больные. Лес всё расступается и расступается перед ними в сумеречном полусвете, нескончаемый, как и сама дорога, которая из широкой и прямой постепенно становится узкой и извилистой и так часто разветвляется, всякий раз вынуждая задуматься, налево свернуть или направо, что в души усталых пассажиров уже закрадывается сомнение, не станет ли короткий путь к переправе самым длинным путем и не заведет ли он, того хуже, вместо переправы в какую-нибудь непроходимую чащу. Теперь за рулем сидит тот брат, что помоложе, а старший, расположившись на соседнем сиденье, держит в одной руке нарисованную на клочке бумаги карту, а в другой — компас и время от времени указывает младшему, куда повернуть. Руки у него при этом подрагивают едва приметной дрожью, наверно, потому, что всякий раз, когда они сворачивают, руководствуясь указаниями компаса, проклятая дорога вместо того, чтобы расшириться, становится еще уже. Машину качает и подбрасывает чуть не на каждом метре, но, к счастью, инженеры, которые ее соорудили, поработали на славу, и бронированный гигант с легкостью одолевает все эти бесконечные повороты, маневренность у нее явно рассчитана на великие подвиги, и такая лесная чаща для нее сущий пустяк, игрушка. Тем не менее водители с тревогой посматривают вперед. Чувствуется, что они боятся заплутать и застрять в этой чаще, и их страх невольно передается всем остальным и погружает их в тяжелое молчанье. Молчит даже словоохотливый Временный консул, который переводит их страхи с местного на иврит и обратно, а уж о пассажирах нечего и говорить — они сидят, нахохлившись и низко опустив головы, и только Кадровик, который вдруг ощущает сильный голод, решается приподняться, чтобы взять себе одну из печеных картофелин, прихваченных запасливыми шоферами на военной базе.

К рассвету они, разумеется, к переправе не поспевают, однако еще через несколько часов утомительной и тревожной езды все-таки выбираются наконец из леса. Уже полдень, и равнодушное солнце, всё последнее время мелькавшее перед ними среди деревьев, теперь стоит над головами, открывая далекий речной берег, к которому тут же поворачивается нос их неутомимой бронемашины. Вот она, долгожданная переправа! Около нее, как им и говорили, толпится множество людей, машин, телег и животных, владельцы которых жаждут переправиться на тот берег, где уже ждет толпа тех, кто жаждет вернуться сюда. В толще льда, сплошь покрывающего реку, в точности как рассказывала словоохотливая Консульша, прорезан неширокий проход, и маленький паром неторопливо ползет по нему от берега к берегу. Лед, видимо, прочный, потому что кое-где на нем уже протоптаны узкие тропки и видны идущие фигурки людей, которым невтерпеж добраться до нужного берега.

Бронемашина тормозит в самом конце длинной очереди, и молодой водитель глушит разогревшийся от долгой работы мотор. Его старший брат, наверно возбужденный тем, что всё кончилось благополучно и им все-таки удалось выбраться из лабиринта лесных дорог, не застряв там навеки, нетерпеливо выскакивает наружу, бежит к берегу, сходит на лед и быстро идет по одной из тропок. Дойдя до середины реки, он падает там ниц, как подрубленный, широко раскинув руки и ноги, и долго лежит этаким крохотным черным крестиком на белом снегу. Потом неторопливо поднимается и медленно возвращается обратно.

В густой толпе, среди машин и телег, тоскливо мычащих коров и раздраженно блеющих коз, шумит, как недавно в долине, небольшой базарчик, помогая ожидающим скоротать ожидание, а может, и развлечься, торгуясь с продавцами о цене. Однако Временный консул, видно опасаясь, как бы кто-нибудь из доверенных его попечительству неопытных приезжих не отравился опять, категорически запрещает покупать какие бы то ни было продукты, так что им остается только наслаждаться бескорыстным созерцанием местной экзотики. Время между тем снова близится к сумеркам, и, хотя река не так уж широка и паром ходит довольно часто, очередь тем не менее движется медленно, и, когда ближе к вечеру становится окончательно ясно, что до ночи им не перебраться на ту сторону, Временный консул решает просить милости у толпы. Он зовет к себе мальчишку, и они вместе идут вдоль очереди, рассказывая людям о несчастной женщине, погибшей в Иерусалиме от заряда взрывчатки на поясе террориста, пробравшегося в толпу мирных покупателей на самом оживленном городском рынке, и о ее сыне — вот он, сирота! — и о старухе матери, которая ждет не дождется погибшей дочери, чтобы похоронить ее в родной деревне, и вот так им в конце концов удается разжалобить стоящих впереди людей, и те соглашаются пропустить военную машину с гробом вне очереди. Везение, как тут же выясняется, пришло к ним в самый последний момент, потому что, когда они поднимаются на паром, паромщик объявляет, что этот рейс последний. Кадровику, однако, хочется еще немного экзотики, и, убедившись в том, что машина благополучно забралась на паром, он решает перейти реку пешком, по льду, невзирая на шумный протест Временного консула. Журналист, то ли желая блеснуть героизмом, то ли ради лишнего абзаца в будущей статье, вызывается составить ему компанию, а добросовестный Фотограф присоединяется к ним обоим, чтобы запечатлеть для газеты этот героический ледовый переход. С непривычки все трое идут медленно и осторожно, выбирая, куда поставить ногу. Под ногами действительно раздаются какие-то подозрительные потрескивания.

— Если мы сейчас провалимся в полынью, — не очень весело острит Журналист, — не бывать ни похоронам, ни очередной статье в газете. Разве что появится незаметное коротенькое сообщение на последней странице. Еще три израильских авантюриста погибли в чужой далекой стране. Чего их туда занесло? — подумает наверняка каждый, кто даст себе труд прочесть об этой нелепой и глупой гибели. — Мало им неприятностей в Израиле?