Эдвард Форстер - Артур Снэчфолд

Конвей (сэр Ричард Конвей) проснулся рано и подошел к окну — взглянуть на сад Тревора Доналдсона. Слишком много зелени. Лестница с замшелыми ступеньками вела от главной дорожки к выложенному дерном амфитеатру, на котором, словно набросанные карандашом, расположились деревья. И клумбы, подававшие надежды, которым наверняка не суждено было сбыться в этот уик-энд. Лето вошло в пору цветения и густой листвы. Садовник, хоть и напустил на себя важный вид, в этот ранний час уже был за работой. Амфитеатр опоясывала высокая живая изгородь из тиса — внушительный задник без противовеса авансцены. За изгородью темнел лес, закрывавший небеса. Чего всему этому недоставало — так это цвета. Дельфиниума, огненных сальвий, цинний, табака — хотя бы чего-нибудь. Конвей размышлял обо всем этом в ожидании утреннего чая, свесившись за щегольской оконный переплет. Он не был ни художником, ни философом, просто ему нравилось упражнять свой ум, когда не было других занятий — вот как в это воскресное сельское утро, обещавшее обильную еду и скудные беседы.

Визит, так же как и вид из окна, навевал скуку. Вчерашний ужин прошел довольно монотонно. Смешно сказать, но самым ярким пятном явилась собственная голова Конвея, отраженная в зеркалах столовой — седая, тщательно ухоженная. Волосы же Тревора Доналдсона пребывали в беспорядке, а миссис Доналдсон начесала на макушке этакие неприступные бастионы. Но Конвея не смущало предчувствие скуки. Он был человек опытный, вооруженный мощью внутренних ресурсов. Славное он создание. Доналдсоны ему не ровня, они не любили ни читать, ни путешествовать, не увлекались ни спортом, ни любовью. Для него они — просто деловые союзники, с которыми его связывали общие интересы в алюминиевом производстве. И все-таки, раз его сюда пригласили, он должен сделать этот визит приятным. «Но разве так просто найти что-то приятное для нас, деловых людей», — подумал он, прислушиваясь к чонканью дроздов, звяканью молочного бидона и отдаленному бормотанию электрического насоса. «Мы не отупели и не стали грубее, мы еще способны, ежели требуется, проявить воображение. Мы можем пойти на концерт, если не слишком устали за день. Мы наделены — и даже Тревор Доналдсон не исключение — чувством юмора. Но, боюсь, мы не получаем от всего этого удовольствия. Нет. Удовольствие — это то, что не дано нашему брату.» После смерти супруги сэра Конвея все больше поглощал бизнес. Он прикладывал к нему свой деятельный ум и стал быстро богатеть.

Он еще раз оглядел пышный и скучный сад. Уже лучше — из-за тисовой изгороди показался человек. На нем была канареечно-желтая рубаха, и это произвело нужный эффект. Картинка ожила. Этого-то и не хватало — не клумбы, но человека, спускавшегося уверенной походкой по амфитеатру. По мере того, как тот приближался, Конвей отмечал, что человек этот не только прекрасно вписывался в цветовую схему — он и сам был прекрасен своей юностью. Широкоплечий, с приятным, открытым лицом, а глаза, смотревшие против света, сулили незлобивый нрав. Одну руку он согнул в локте, другой удерживал молочный бидон.

— Доброе утро! Хороший денек! — крикнул он, и показался вполне счастливым.

— Доброе утро! — отозвался Конвей.

Человек продолжил свою уверенную поступь и скрылся в дверях для прислуги, где его встретили взрывом радостного смеха.

Конвей надеялся, что выйдет он тем же путем, и ждал. «Приятный паренек. Мне нравится, как он держится. Наверно, с ним не будет проблем», — подумал он. Но видение исчезло, солнечный свет прекратился, сад вновь стал тоскливо-зеленым, и в комнату вошла горничная. Она принесла чай со словами:

— Простите за опоздание, сэр, мы ждали, когда придет молочник.

Тот паренек не сказал ему «сэр», и это понравилось Конвею. «Доброе утро, сэр» было бы более естественным приветствием, обращенным к старшему по возрасту и к тому же незнакомому мужчине, гостю богатого клиента. Но бодрый голос прокричал: «Доброе утро!» — как будто они были равны.

Куда он теперь направился — он и его голос? Продолжать утренний обход, где его радостно встречали в каждом доме, а потом, может быть, купаться. Рубашка, золотящаяся на зеленом берегу. Коричневый, в красноту, торс… Как его имя? Местный ли он? Сэр Ричард, одеваясь, задавал себе эти вопросы, но так, между прочим. Он чужд сентиментальности, ничем его не выбить из колеи на остаток дня. Конечно, он бы не прочь еще раз насладиться этим видением, провести с ним воскресенье, устроить шикарный ленч в гостинице, взять напрокат машину, которую они вели бы по очереди, съездить с ним в кино в соседний городок и возвратиться после хорошей выпивки по сумрачным переулкам. Однако это сущая чепуха, даже если тот согласится с предложенной программой. Он в гостях у Тревора Доналдсона. На гостеприимство нельзя отвечать небрежением. Одевшись в светло-серое, Конвей сбежал в комнату для завтрака. Там уже сидела миссис Доналдсон. Она поинтересовалась, как идут дела в школе у его дочерей. Затем к ним присоединился хозяин. Он вошел, потирая руки, и сказал: «Ага! Ага!» Позавтракав, они отправились в другую часть сада — ту, что спускалась к реке, и начали разговор о делах. Это не было предусмотрено заранее, но в их компании оказался мистер Клиффорд Кларк, а когда Тревор Доналдсон, Клиффорд Кларк и Ричард Конвей собирались вместе, разговоров об алюминии избежать было невозможно. Их голоса загустели, головы кивали или отрицательно покачивались, когда они вспоминали огромные суммы, потерянные из-за ненадежных инвестиций или недобросовестных советов. Конвей из этой троицы вел себя наиболее разумно. Он быстрее всех ухватывал суть и приводил самые убедительные аргументы. Шли минуты, дрозды чонкали, никем не замечаемые, как без внимания оказалась и неудача садовника вырастить что-либо, кроме тугих гераней, заброшенными остались дамы на лужайке, которым хотелось поиграть в гольф. Наконец хозяйка воскликнула:

— Тревор! Это выходной или нет?

И они прекратили беседу, даже устыдившись. Сели в автомобили, и скоро уже отъехали за пять миль отсюда, заняв место в череде окрестных бездельников. У Конвея получалось в гольф довольно неплохо. Он извлек из этого занятия все удовольствие, какое было возможно извлечь, но стоило мячу улететь неведомо куда, как им овладела апатия. Гольфом они занимались до ленча. После кофе отправились на реку, играли с собаками — миссис Доналдсон разводила силихэмов. К чаю пришли соседи, и Доналдсон сразу оживился, ибо он корчил из себя местного магната и хотел показать, как хорошо ему в этой роли. Зашел разговор о преимуществах сельской жизни, о женских организациях, о наведении порядка в образовании и борьбе с браконьерами.