Вионор Меретуков - Дважды войти в одну реку

— То-то же!

— Больше восьмидесяти тебе не дашь…

— Час от часу не легче!

— Мне тоже, знаешь, не восемнадцать… Мне двадцать восемь.

У Рафа глаза полезли на лоб. Позвольте, что надо делать, чтобы выглядеть столь юно?

— Выглядишь ты как раз на восемнадцать. Это не комплимент. Это признание факта. Подтяжки? — со скорбным участием спросил он. — Но от этого же остаются шрамы на затылке. И за ушами. Я видел у Германа… вернее, у его жены, бывшей…

— Когда мне будет семьдесят, мне тоже будет казаться, что все, кому меньше тридцати, выглядят на восемнадцать…

— Весьма мудро, весьма, — после паузы признал Раф. — Ты умна. Не по летам. И меня это не радует. Напротив, меня это настораживает. Теория и практика повседневной жизни подсказывают мне, что в жены ты не годишься. Именно из-за этого: из-за ума. Сожалею, но с прискорбием должен признать, что я в тебе ошибся. Поэтому я беру свое неосмотрительное предложение назад. Увы, повторяю, ты слишком умна. Жена же должна быть безмерно глупа — это залог семейного счастья. Умные люди всегда женятся на дурах. Ибо знают, что ум хорошо, а два — это уже перебор. Итак, жена отпадает… В то же время мне совсем не хочется тебя терять. Куда же мне тебя определить? В постоянные любовницы? Не выгодно, ты слишком много ешь, а я своекорыстен и порядком скуповат… Ах, если бы я был королем! Я бы предложил тебе роль фаворитки. Это и почетно и приятно… Но я не король. Остается роль друга. Вот тебе моя рука!

— Дай лучше чего-нибудь к чаю, скопидом! Варенья или каких-нибудь конфет.

— Это не просто, придется за помощью обращаться к прижимистому соседу, который имеет свое мнение обо мне, и это мнение говорит не в мою пользу. Мой беспокойный полуночник-сосед — страшный сквалыга и скандалист, он ничего не даст. И все из-за бессонной ночи, в которой повинны мы с тобой. Удовлетворись призрачной надеждой в неопределенном будущем полакомиться сладкой булочкой с ореховой начинкой. Теперь ты поняла, как была недальновидна? Отправляться налегке в наше развеселое время на рандеву с пожилым…

— С полуживым?.. — Марта делает вид, что ослышалась.

— С пожилым!!! — орёт Раф. И уже спокойней: — С пожилым, небогатым любовником… Это крайне неосмотрительно. В следующий раз не забудь прихватить с собой небольшую тележку с провизией…

— Если бы я знала, что ты такой скаред…

— Что бы это изменило? Всё равно ты оказалась бы в моих лапах…

— Я голодна!

— Ну, ты даешь! Смолотила полную сковородку…

— Мой молодой организм нуждается в обильной, высококалорийной пище! Я есть хочу!

— Поскольку по причине сумеречного состояния души, отягощенного маниакально-депрессивным психозом, сегодня мне и тебе не до занятий неточными науками, — Раф бросает взгляд на стенные часы, — и поскольку мы с тобой уже кругом опоздали, значит, институту придется обойтись без лучшего своего профессора и самой очаровательной своей студентки. Поэтому предлагаю спуститься вниз, поблизости есть небольшой ресторанчик, где ты продолжишь трапезу, а я чего-нибудь выпью. Ты согласна?

— Я должна переодеться…

— Я думаю, нам не стоит затруднять себя процедурой переодевания: можно пойти прямо так: ты в халате, я в чем мать родила. Никто ничего и не заметит. Такие симпатичные настали времена, когда всем стало на все насрать… Прости, любовь моя, мне сию лексическую шалость.

(Фрагмент романа "Дважды войти в одну реку")

— Если жизнь уподобить шахматной доске, то мы на этой доске — фигуры, — с важностью втолковывал Раф Марте, когда они устроились за столиком в ресторане, на углу Гагаринского и Нащокинского переулков. После двух рюмок водки Рафа потянуло пофилософствовать. — Партия разыгрывается один единственный раз. И всегда для человека игра заканчивается одним и тем же. Неизбежным матом. Помни об этом. Вот если бы человеку была дана возможность отыграться…

— Можно попробовать. Заново расставить фигуры.

— Да-да, заново расставить фигуры! Это было бы прекрасно! — Раф выпивает третью рюмку водки, отчаянно машет рукой, крякает, изображает на лице блаженство и комментирует: — Ах, как хорошо! Будто заново родился, — он пальцами снимает кильку с ломтика хлеба, гурмански обнюхивает ее и отправляет в рот. — Но кто даст тебе эту возможность: расставить фигуры заново? — Раф картинно и с чувством облизывает пальцы. — К сожалению, это невыполнимо. Несмотря на все твои спиритуалистические таланты.

Марта странно смотрит на Рафа. Потом произносит:

— Это потому, что человеку никак не удается навести порядок в чуждом ему мире.

— Пусть и не пытается. Ему никогда не добиться порядка. Ни в чем. И умный человек никогда не будет даже пытаться это сделать.

— Почему?

— Вероятно, он понимает, что такова воля Всевышнего. Так задумано! Умный всегда будет жить в реальном мире абсурда, дурак же — в выдуманном мире порядка, системы.

— Систематической системы?

— Да, систематической систематизированной системы.

— А можно найти в абсурде некие закономерности беспорядка и упорядочить беспорядок?

— Душенька, как же скверно и сложно ты выражаешься! Хуже некуда! А еще студентка литературного института!

— И все же?

— Только дурак ищет во всем закономерности…

— Слишком прямолинейно…

— Напротив, криволинейней не бывает. Давненько я с женщинами не разговаривал подобным образом! В последний раз это было в одна тысяча девятьсот… Впрочем, это к делу не относится.

Повисает молчание. Раф оглядывает помещение ресторана. "Умеют же у нас все испохабить. Официантки лишний раз не подойдут. Да и одеты эти жрицы общепита небрежно, причесаны плохо. Всё, как в советские времена. То ли дело ресторанчики где-нибудь в Австрии или Германии… И чисто и вкусно… Хотя и дорого. А у нас, что, дешево?"

— Пора приступить к главному, — говорит он.

Марта отрывается от пожарской котлеты и смотрит на Рафа. Тот ласково притрагивается к ее плечу.

— Ты не передумала?

Марта отвечает без промедления:

— Мог бы и не спрашивать…

— И еще. Я обещал Герману, что в следующий раз ты придешь с подружкой, такой же красивой, как ты.

— Такой же красивой, как я?! Разве это возможно?..

— Вот поэтому-то я и прошу привести какую-нибудь кикимору. Какую-нибудь крокодилиху, такую, знаешь, вроде переодетого в женское платье Квазимодо… Чтобы мир содрогнулся от ужаса, а Германа проняло до печенок…

— Кикимору, говоришь? Может, Рогнеду Урончик?

Рафа передергивает.

— Ту, лысую? Горе-писательницу из Чебоксар? Кривую?

— Почему кривую? Она лишь слегка косит.

Раф припоминает Рогнеду Урончик, странноватую, нелюдимую особу, чрезвычайно похожую на молодую ведьму, которая только что слезла с помела. По лицу Рафа разливается улыбка.