Вионор Меретуков - Меловой крест

Рука сумасшедшего внезапно соскользнула с полированной поверхности рукоятки рубильника и оказалась зажатой этой рукояткой между электрическими контактами. Рука мгновенно рефлекторно вцепилась в контакты мертвой хваткой.

Вот когда я увидел искры!

Невероятной силы сдвоенный вопль потряс воздух. Этот вопль слился с отвратительным грозовым треском, какой бывает, когда срываются с проводов троллейбусные штанги. В воздухе запахло сразу и грозой, и паленой курицей.

Совместный вопль издавали уже многократно поименованный горбун и Ваш покорный слуга. Почему вопил горбун — понятно: его пальчики приняли на себя мощный электрический разряд. И почему вопил я — понятно. Пальчики моего врага замкнули контакты, и ток, не теряя времени, устремился по проводам к креслу, в котором я, с известной долей приятности, изволил восседать.

Слава Богу, горбун не затруднил себя проверкой прочности моей прикрепленности к креслу, и это спасло жизнь не только мне, но и ему самому, этому безумному кривобокому инвалиду, которого я, освободившись сам, даже не оттащил, а отодрал от рубильника.

Я тут же вознес хвалу Вседержителю и судьбе за ниспосланный мне дар Великого Сглаза.

Не найдя иконы, я встал на колени перед портретом, написанным Шварцем под дулом пистолета, и, истово крестясь, помолился за здравие раба Божьего Сергия, то есть Сергея Андреевича Бахметьева, чудом только что спасшегося от смерти на электрическом стуле.

Кстати, когда я волок горбуна, то обнаружил, что он вовсе и не горбун. Роль горба исполняла привязанная к спине котомка, в которой липовый горбун хранил (как я выяснил, порывшись в ней) какие-то пожелтевшие листки с каракулями и две колоды игральных карт.

Я все боялся, что на вопли примчатся охранники или кто-то из обслуги. Но, видимо, к воплям здесь так привыкли, что вой хозяина приняли за обычные звуки, нередко издаваемые его гостями, а представать пред светлы очи страшного безумца по такому незначительному поводу, как чьи-то предсмертные крики, лишний раз никто не хотел.

Я действовал спокойно и хладнокровно. Содержимое котомки заменил газетой, сложив ее и разорвав на четвертушки. Листки же свернул в трубочку и сунул за пазуху. Карты, быстро просмотрев и не обнаружив ничего занимательного, положил в карман. Буду дома развлекать себя пасьянсами.

Котомку затянул веревочной петлей и вернул на прежнее место, то есть за спину толстяка, затем поправил на нем балахон и усадил в кресло, закрепив руки и ноги коротышки кожаными ремнями. Рот заткнул его же платком.

В этот момент безумец стал приходить в сознание. Он взирал на меня вытаращенными глазами и порывался выплюнуть платок изо рта.

Я погрозил ему кулаком:

— Запомните, голубчик, если вы меня оставите в покое, то и я вас трогать не буду. Мне дела нет до того, что вы здесь пачками хороните покойничков. Мне на это плевать. Но если вы еще раз окажетесь на моем пути, для вас это закончится катастрофой. Это я вам твердо обещаю. Я придумал страшный сглаз. Слушайте. Если по вашей вине с моей головы упадет хотя бы волос, вам и вашей симпатичной дочке, беспрестанно сосущей палец, придет конец. Надеюсь, я понятно все изложил? Вы поняли, козел бараний?.. Или вам мало этого предупреждения?.. — и я глазами показал в сторону смертоносного рубильника.

Вопрос я задал самым зловещим тоном, для убедительности сощурив глаза.

Я боялся, что при выходе из дома у меня могут возникнуть трудности. Но, хотите верьте, хотите нет, я, повинуясь даже не интуиции, даже не чутью, а чему-то иному (казалось, кто-то подталкивал меня в спину), свободно вышел наружу, не плутая по длинным коридорам, анфиладам комнат и лестницам, а уверенно пронизывая их, будто бывал в этом доме прежде и бывал многажды.

Когда я выбрался на свет Божий, был яркий солнечный день. Я оказался перед красивым старинным парком с вековыми деревьями и уходящими вглубь парка аллеями.

Парк напоминал ухоженное деревенское кладбище где-нибудь в сердце Европы, например, в Германии или Австрии, где издревле мертвых любят не меньше, чем живых. Я подумал, что это и есть, вероятно, кладбище, погребения на котором мне чудесным образом удалось избежать.

Я углубился по наугад выбранной аллее в парк и, очутившись рядом с изумрудной поляной, остановился, поняв в этот миг, что если не остановлюсь, то вся моя жизнь покатится по чужой колее, и тогда уже ничто не сможет спасти меня от потери собственного "я".

Я опустился на колени, ощущая, что трава влажна от росы или прошедшего недавно дождя.

Остро пахло цветами, названия которых я никогда не знал, но запах — запах! — помнил с детства, когда убегал от сверстников и стоял так же, как сейчас,

на коленях, моля небо дать мне необыкновенную, особенную жизнь. Жизнь, которую еще предстояло прожить. И которая казалась мне прекрасной…

Я стоял на коленях и плакал освобождающими душу слезами, понимая, что жизнь прошла. Прошла совсем не так, как мечталось. Я слизывал слезы и дивился тому, что слезы были сладкими на вкус…

В здоровом теле — здоровый дух.

(Можно слегка видоизменить заклинание, придав ему больше императива — в здоровенном теле должен быть здоровенный дух!)

Древние вкладывали в эти слова куда более глубокий смысл, чем может предположить редко болеющий современный индивидуум.

В больном теле и дух, заразившись от тела унынием и немощью, приходит в негодность. Я рывком содрал с головы повязку, радостно вскрикнув от боли в затылке, где, наверно, запеклась кровь, и встал с колен.

Мне вдруг стало ясно, что прошла не жизнь, а это я в домашних шлепанцах прошаркал по жизни, недоумевая по поводу отсутствия восторгов и аплодисментов, которые, как мне казалось, был в праве ожидать от потрясенных моим триумфальным проходом жадных до впечатлений статистов.

Сердцем я ощутил бесконечное одиночество и мгновенно и окончательно понял, что всегда был одинок, и что это одиночество не убивает душу, а, напротив, подпирает и укрепляет ее, и это одиночество только и есть благо и спасение от пустых сомнений, дешевых страданий и беспорядка в замутненном абсурдом сознании.

Солнце неумолимо пробивалось сквозь густые кроны деревьев, заставляя моргать мои истекающие слезами глаза.

В здоровом теле — здоровый дух… У меня были две ноги, две руки, голова, нормально функционирующий половой аппарат и ровное биение сердца, снабжающего все жизненно важные органы потоками горячей нетерпеливой крови.

Господь (или кто-то не менее важный и значительный) дал мне жизнь, и я просто был обязан прожить ее до конца, изведав все, предначертанное мне свыше задолго до моего рождения.

Вместо того чтобы путать и пугать себя неразрешимыми вопросами, — вопросы никуда не уйдут! — куда полезнее постичь достаточно простую истину: жизнь — сама по себе уже непреходящая ценность и вечная красота, соблазнительная прелесть и ниспосланное Богом благо и Его щедрый, неоплатный дар…