Мартин Бут - Американец, или очень скрытный джентльмен

За проходом — две большие спальни и полностью оборудованная ванная комната с ванной, душем, унитазом, бельевым шкафом, баком для горячей воды и еще одним никому не нужным биде. Как сообщила мне синьора Праска, предыдущий жилец был неисправимым amante [17] Ловеласом (ит.) . Она произносит это с ласковой ностальгической улыбкой — словно и сама пала жертвой его чар. Вспоминая его шумные полночные пирушки, вспыльчивый нрав и громкие стоны его юной любовницы, вылетавшие через открытое окно в летнюю ночь и разносившиеся по дворику, она называет его seduttore [18] Соблазнитель (ит.) . Этим старухам не угодишь.

Первая спальня обставлена просто — двуспальная кровать, сосновый комод, бамбуковый стул и платяной шкаф. Я не из тех, кто любит спать в роскоши. Я сплю чутко. Это профессиональный навык. Комната, набитая покрывалами, подушками, зеркалами и благовониями, притупляет чувства не хуже морфия. Кроме того, я не вожу сюда красивых девушек. Да, у меня двуспальная кровать, но это чтобы было попросторнее. Людям моей профессии иногда нужен простор, даже во сне. У меня жесткий матрас, так как мягкий поролон и пружины — тоже сильнодействующее снотворное; моя кровать не скрипит. Здесь не занимаются — как там это принято теперь называть? — гимнастикой на горизонтали. Громкий скрип кровати стал для многих последним звуком, услышанным при жизни. Я не собираюсь вступать в эту когорту почивших придурков.

Ванная, элегантно отделанная белым кафелем — на некоторых плитках яркими красками изображены горные цветы, — расположена между двумя спальнями.

О второй спальне я пока промолчу.

В конце бывшего балкона находится еще один каменный лестничный пролет — ступени сношены не меньше, чем на главной лестнице. Пока лет двадцать тому назад здание не разделили на квартиры, всякий, кто входил через парадную дверь — а входили все, за вычетом мастеровых и торговцев, — обязательно совершал паломничество на самый верх. Ибо наверху этого пролета расположен венец итальянской архитектуры — восьмиугольная лоджия.

Я поставил здесь выкованные из железа стул и стол, покрашенные белой краской. И всё. Ни единой подушки. Здесь даже нет электричества. На низкой деревянной полке у внешней стены стоит масляная лампа.

Синьора Праска время от времени причитает — как это у меня совсем не бывает гостей, некому полюбоваться лоджией и видом с нее, не с кем встретить утреннюю и вечернюю зарю, не с кем ощутить дуновение летнего ветерка и проследить восход над долиной блистающей зимней Венеры.

Лоджия — моя, она мне дороже любого захожего гостя. Это мое самое укромное место, куда укромнее, чем вся остальная квартира. Отсюда я обозреваю долину и горы и думаю при этом про Рескина и Байрона, про Шелли и Уолпола, про Китса и Бекфорда.

Если сесть в самой середине, под куполом, тебя не увидят ни снизу, ни с соседних зданий. Могут увидеть с крыши или с парапета на фасаде собора, что стоит выше на склоне холма, но по ночам он заперт, а стены — неприступнее тюремных. Башни там нет, и вскарабкаться на это здание сможет лишь самый отчаянный храбрец.

Внутренняя часть купола расписана — очень странная фреска, которой, по моим понятиям, никак не меньше трехсот лет. На ней изображен окоём — вершины гор и фасад собора, время их не изменило. Выше яркой лазурью написано небо, усеянное позолоченными звездами. Местами краска поблекла и облупилась, но в целом фреска в неплохом состоянии. Распознать звезды я не могу — думаю, это либо фантазия художника, либо некий набор символов, разгадывать смысл которого — безнадежное занятие. У меня слишком мало времени, мне некогда рыться в истории. Довольно того, что я хоть немного помогаю ей обретать будущие контуры.

Я редко выхожу из дома в середине дня. И не потому, что изо всех сил стараюсь сойти за местного. «Бешеные псы и англичане» Ноэла Кауарда [19] Отсылка к строке из песни Ноэла Кауарда «Только бешеные псы и англичане выходят на полуденное солнце». — это уж точно не про меня. Я не прикидываюсь ни англичанином, ни французом, ни немцем, ни швейцарцем, ни американцем, ни канадцем, ни южноафриканцем. Вообще никем. Синьора Праска (да и остальные мои знакомые) принимают меня за англичанина, потому что я говорю по-английски и получаю письма на английском языке. Я слушаю Всемирную службу Би-би-си — до них порой доносится бормотание моего транзисторного приемника. Кроме того, я слегка и безобидно чудаковат — рисую бабочек, редко принимаю гостей, вообще живу очень скрытно. Англичане не выходят на улицу в середине дня. В глазах местных жителей я могу быть только англичанином. Я не хочу развеивать их убеждения.

У меня есть целый ряд причин оставаться дома в удобные мне часы.

Во-первых, днем удобнее работать. Всякий производимый мною шум покрывают дневные звуки города. Всякий случайный запах затеряется среди автомобильных выхлопов и кухонных ароматов. Мне лучше работается при дневном, а не при искусственном свете. Мне нужно видеть, что я делаю, причем видеть во всех подробностях. Одно из преимуществ Италии — длинный световой день.

Во-вторых, днем на улицах очень людно. В толпе — уж я-то это прекрасно знаю — проще всего спрятаться; впрочем, прятаться в ней удобно не только мне, но и тем, кто прячется от меня, чтобы наблюдать за мной, проявлять ко мне интерес, пытаться понять, чем я занят.

Так что я люблю быть в толпе, только когда это дает мне преимущества. Для меня толпа что джунгли для леопарда. Естественное место обитания, где совершенно безопасно или чрезвычайно опасно, в зависимости от состояния, положения, чутья. Передвигаясь в толпе, я должен постоянно быть настороже, постоянно остерегаться. От такой бдительности быстро устаешь. А момент, когда у тебя ослабло внимание, есть момент наивысшей опасности. Именно тогда леопард и становится добычей охотника.

В-третьих, если кто решит ограбить мою квартиру, он, скорее всего, пойдет на дело под прикрытием дня.

Квартира моя неприступна — грабить ее ночью по меньшей мере неудобно, а точнее, чрезвычайно опасно. Ни один грабитель, будь он даже малограмотным новичком-самоучкой, не станет ползать по хлипкой черепице, волоча за собой семиметровую лестницу, которую придется потом перекидывать через зазор между крышами на пятнадцатиметровой высоте и как-то по ней ползти, — и все ради нескольких безделушек, пары-тройки наручных часов и телевизора.

Нет, нормальный грабитель придет днем, под предлогом, что ему нужно снять показания счетчика, провести перепись населения, обновить медицинскую страховку, проверить состояние здания. Даже в этом случае ему придется нелегко: надо будет как-то преодолеть двор, миновать бдительную синьору Праску, которая работает консьержкой еще с довоенных времен и давно выучила все эти приемчики, а потом вскрыть дверь в мою квартиру. Она заперта на два мощных врезных замка и сделана из досок трехсантиметровой толщины. С внутренней стороны я прибил семь пластин калиброванной стали.