Аманда Филипаччи - Обнаженные мужчины

Мне кажется, что обычно я беседую с ней не вслух, а мысленно, однако должен признаться, что пару раз поймал себя на том, что действительно обращаюсь к ней вслух, словно к человеку.

Я стараюсь себя контролировать. Часто – тем, что не смотрю на нее. Но даже когда к ней обращена моя спина, обычно я могу ее «слышать». Она очень выразительная кошка. И притягивает, как магнит. Думаю, это все объясняет.

Мне кажется, она перестала бы со мной беседовать, если бы моя жизнь наладилась.

«Что это за ложка у тебя в руке, Джереми?» – повторяет Мину.

«Во время ленча я ел желе. Этой ложкой. Ты не собираешься покинуть свой угол даже для того, чтобы со мной поздороваться?»

Я поздоровалась».

«Во-первых – нет, ты не поздоровалась, ты только спросила меня, какая погода. Во-вторых, мне нужно, чтобы ты, как обычно, ласково меня поприветствовала», – говорю я, направляясь к Мину.

«Нет», – возражает она, еще дальше отодвигаясь от меня в угол.

«Нет?» – Я останавливаюсь в футе от нее.

«Пожалуйста. Джереми, мне не хочется, чтобы меня сегодня трогали. Я не в настроении».

(Может быть, у нее течка?)

«Нуню, ты чем-то расстроена?» – спрашиваю я ее, назвав одним из множества имен, производных от «Мину», которые сами собой приходят ко мне, когда я чувствую к ней особую нежность: Нину, Нуну, Нюню, Нунетта, Нуни, Нунина, моя Нинут. Я опускаюсь перед ней на корточки.

«Ах! Не так близко. Отодвинься», – говорит она.

В этот момент мое обоняние подсказывает мне, почему она так себя ведет. О, Мину! Я беру ее на руки, приподнимаю хвост и осматриваю зад. Длинная красивая шерсть под хвостом испачкана дерьмом.

«Отпусти меня», – просит она, дрыгая задними лапами.

«Это все жирные сливки, которыми я угостил тебя на завтрак! От них у тебя понос, не так ли?»

«Нет, это не от жирных сливок. Я люблю жирные сливки. Ты должен по-прежнему давать мне жирные сливки. А понос у меня от судьбы».

«На этот раз я состригу тебе шерсть под хвостом. Я всегда говорю, что сделаю это, но никогда не делаю, а потом все это случается снова».

«Я не хочу, чтобы ты стриг мне шерсть под хвостом. Будет неловко ходить с лысым задом».

«Я же не буду брить, только подстригу. Либо стрижка, либо никаких жирных сливок».

«Я хочу жирных сливок».

«Я знаю, что хочешь».

Я чувствую, как она напрягается, потому что знает, что будет дальше: купание.

«Джереми, – говорит она, – я тут подумала: а что, если нам не делать то, что мы обычно делаем в таких случаях?»

«Прости, но мы это сделаем. Поверь, мне хочется этим заниматься еще меньше, чем тебе. Это такая тягомотина!»

«Нет, нет, нет, позволь мне закончить. Я подумала: а что, если мы просто дадим этому подсохнуть, а потом я вымоюсь сама?»

«Нет, это отвратительно. Я не собираюсь позволять тебе мыться самой – ты можешь заболеть».

«Нет, не могу. Как же, по-твоему, это делают животные на природе?»

«У животных на природе нет такой длинной шерсти, как у тебя. Ты не естественное животное, а искусственное, созданное людьми. Тебя вывели».

Мину смотрит на меня с обиженным видом, хотя для нее нет в моих словах ничего нового. Мне жаль ее. Чтобы утешить ее, я добавляю:

«Ты чистокровная. Ты – перс». – И несу ее к раковине в ванной.

«Я предупреждаю тебя, Джереми: если ты включишь воду, я никогда тебе этого не прошу».

«Расслабься. Мы же делали это много раз прежде, и ты знаешь, что тебе никогда не было больно».

«Я предупреждаю тебя, Джереми, не включай воду. Я предупреждаю тебя, не – не – не… Ах!» – взвизгивает она.

Я как раз включил воду.

Во время купания Мину мало говорит – только время от времени ругает меня. Тело ее напряглось и дрожит. Она ненавидит фен даже сильнее, чем воду, – уж не знаю почему. Купание и сушка занимают два часа. После этого она становится гораздо спокойнее и не держит на меня зла.

Она спрашивает:

«Как-рр дерра на рработе?»

«Я сто раз просил не мурлыкать во время разговора. Я не понимаю ни слова из того, что ты говоришь».

«Как дела на работе?» – повторяет она.

«Занятно».

«Расскажи мне об этом-м-мрр», – просит она, не в силах полностью избавиться от мурлыканья.

«Я познакомился за ленчем с женщиной, она художница. Она хочет, чтобы я ей позировал. Я пойду к ней в субботу: Перестань разговаривать и просто помурлыкай, пожалуйста».

Она подчиняется. Я поднимаю ее и прижимаюсь ухом к ее голове, чтобы слышать громкое мурлыканье, которое меня успокаивает. Потом поднимаю ее повыше и прижимаю ухо к ее животу. Я стою с ней долго, слушая ее мурлыканье и впитывая нежность. Кроме того, от нее хорошо пахнет – вот почему, когда я наконец выхожу из ванной, то особенно резко ощущаю неприятный запах своего отвратительного жилища. Обычно я не замечаю, какая тут грязь, поскольку привык, но сейчас это бросается мне в глаза. Запах плывет по комнате – вероятно, он исходит от гниющей, сморщенной половинки дыни на подносе, стоящем на полу возле телевизора. Никакая гниющая снедь не может сравниться с дыней по зловонию. Взглянув на пол, я вижу также засохшую кожуру от авокадо, остатки замороженных обедов, горы грязных тарелок, пустые коробочки из-под йогурта, а также «клинексы» – использованные грязные бумажные носовые платки, которые валяются повсюду. Но ничто не может конкурировать с гниющей дыней.

Моя квартира всегда в подобном состоянии. Примерно раз в год я решаю заняться уборкой. У меня уходит на это по крайней мере неделя, и порядок сохраняется самое большее недели две. Но вообще-то я люблю увеличивать беспорядок. Я упиваюсь им. Когда я хочу подойти к батарее, чтобы включить или отключить отопление, мне приходится перешагивать через горы журналов, и при этом порой я слышу, как что-то хрустит у меня под ногами. Я даже не даю себе труда заглянуть под журнал, чтобы узнать, что это было. Вероятно, кассета. А быть может, что-нибудь более ценное.

И так во всем. Это касается и моего тела: я измываюсь над ним. Я совсем не занимаюсь гимнастикой. Никогда. Когда я прихожу в супермаркет, то разгуливаю по проходам, выбирая все, от чего мне будет очень плохо, что сделает меня ужасно уродливым и быстрее всего убьет, – например, бекон, яйца, масло, мороженое, чипсы; я ломаю голову над тем, что бы такое купить, еще более вредное для здоровья. А после того, как я пожираю всю эту отраву, я рассматриваю свои ногти и вижу под ними коричневые следы от шоколада и оранжевую полоску от жира чипсов, думая: «Хорошо, вот теперь я действительно чувствую себя полным кретином».

Недавно я попытался понять, отчего я такой, и нашел ответ, который представляется мне логичным. Ответ заключается в том, что, будучи таким, я имею возможность предаваться следующим мыслям: «Неудивительно, что жизнь меня обманывает: ведь я полный кретин. Неудивительно, что у меня начисто отсутствует светская жизнь и я никого не знаю. Это оттого, что у меня в доме такая грязь, что я не могу никого пригласить к себе. Неудивительно, что лишь немногие питают ко мне симпатию: у меня белое, нездоровое, вялое тело, и это настраивает против меня. К тому же пища, которую я ем, настолько не питательна, что у меня никогда не хватает энергии что-нибудь сделать и мне всегда кажется, что я вот-вот вырублюсь. Я полумертвый».