Диана Сеттерфилд - Тринадцатая сказка

Миссис Модели совсем не понравилось то, что она увидела. Она нахмурилась, взглянув на полузакрытые шторами окна, сокрушенно вздохнула над потерявшим блеск столовым серебром, покачала головой при виде кастрюль на лестничных ступеньках и нотных листков, рассыпанных по полу в передней. В гостиной она машинально нагнулась, чтобы поднять с пола игральную карту (тройку пик), и огляделась в поисках остальной колоды, но сразу же отказалась от попыток ее найти среди нагромождений всякого хлама. Беспомощно взглянув на карту у себя в руке, она заметила покрывавшую ее грязь и, будучи от природы большой чистюлей, испытала сильное желание поскорее избавиться от этого предмета. Вот только куда положить карту? Несколько секунд она простояла в тревожном бездействии, разрываясь между желанием прервать контакт своей белой перчатки с липкой игральной картой и врожденной привычкой к порядку, не позволявшей ей положить вещь в ненадлежащее место. В конечном счете она, брезгливо содрогнувшись, поместила карту на ручку кожаного кресла и с облегчением покинула гостиную.

Библиотека выглядела несколько лучше. Здесь, разумеется, также лежала пыль, зато книги, как им и положено, рядами стояли на полках, а не валялись где попало. Но когда она уже почти поверила, что в доме этих отвратительных грязнуль все-таки сохранилась некая видимость порядка, взор ее наткнулся на чью-то импровизированную постель. Скрытая в темном углу меж рядами книжных шкафов, она состояла из побитого молью одеяла и засаленной подушки. Докторша сперва подумала, что здесь спят кошки, однако затем ей на глаза попался уголок сунутой под подушку книги. Осторожно, двумя пальчиками, она извлекла ее на свет. Это была «Джен Эйр».

Из библиотеки она проследовала в музыкальный зал, где застала тот же беспорядок, что и в прочих комнатах. Нерациональная и нелепая расстановка мебели заставляла думать, что это помещение служило полигоном для игры в прятки. Шезлонг был повернут к стене; на стуле громоздился сундук, который был перемещен сюда от окна, — проделанный им волоком путь обозначала широкая полоса на пыльном ковре, в этом месте обнаружившем свой первоначально зеленый цвет. Из вазы на крышке рояля торчали сухие почерневшие стебли, а вокруг нее лежали кружком опавшие пеплообразные лепестки. Миссис Модели осторожно взяла один лепесток; он рассыпался в прах, оставив желтоватый налет на белоснежных пальцах ее перчатки.

Ноги ее подкосились, и она села — чтоб не сказать рухнула — на табурет перед роялем.

Супруга доктора вовсе не была плохой женщиной. Но, глубоко убежденная в собственном священном предназначении, она верила, что Господь неусыпно следит за каждым ее шагом и слышит каждое сказанное ею слово, и была настолько поглощена корчеванием ростков гордыни, порождаемой ощущением своей праведности, что просто не замечала иных совершаемых ею ошибок. Она являлась благодетельницей по призванию, а это значило, что все сотворенное ею зло творилось неосознанно и только с наилучшими намерениями.

Какие мысли роились в ее голове, когда она сидела на неудобном вращающемся табурете у рояля и глядела в пространство? Она попала в дом, хозяева которого годами не меняли цветы в вазах. Неудивительно, что их дети так дурно воспитаны! Серьезность проблемы окончательно дошла до ее сознания лишь при виде вазы с мертвыми стеблями, и только полнейшим душевным смятением можно объяснить ее следующие действия: она сняла белые перчатки и опустила пальцы обеих рук на черно-серые клавиши рояля.

Отвратительный звук, наполнивший комнату, менее всего напоминал звук музыкального инструмента. Отчасти это объяснялось ужасным состоянием рояля, расстроенного до последней степени. Но дело было не только в этом. Дребезжание рояльных струн сопровождалось еще одним звуком, ничуть не более мелодичным: визгливо-шепелявым завыванием сродни воплю кошки, которой наступили на хвост.

Контраст между этой жуткой какофонией и предшествовавшей тишиной был чересчур резок. Миссис Модели потрясенно уставилась на рояль, встала с табурета и поднесла ладони к ушам. После всего этого у нее оставался лишь один краткий миг на то, чтобы осознать: она была здесь не одна.

Из-за спинки шезлонга поднялась неясная фигура в белом…

Бедная миссис Модели.

Она едва успела заметить, что белая фигура угрожающе вздымает скрипку и что эта скрипка очень быстро и энергично перемещается в ее сторону. Прежде чем она хоть как-то среагировала, скрипка обрушилась на ее череп; в глазах докторши потемнело, и она без чувств рухнула навзничь.

Она безжизненно простерлась на полу, раскинув руки в стороны, и белоснежный носовой платочек пугливо высовывался из-под ремешка ее наручных часов. Клубы пыли, поднятые с ковра при ее падении, медленно оседали обратно.

Так она пролежала примерно полчаса. На ее счастье, Миссиз по возвращении с фермы, куда она ходила за свежими яйцами, случайно заглянула в эту комнату и заинтересовалась происхождением большого темного пятна перед роялем, где она прежде таких пятен не наблюдала.

А белая фигура исчезла без следа.

Когда я вечерами записывала историю мисс Винтер, ее голос заполнял мою комнату почти так же явственно, как это ранее происходило в библиотеке. У нее была особенная манера произносить слова, которые отпечатывались в моей памяти, как на фонограмме. На сей раз после слов «исчезла без следа» она сделала паузу; я замерла, держа карандаш над страницей и ожидая продолжения.

Я была так поглощена ее историей, что не сразу смогла иерефокусировать взгляд с распростертой на пыльном попу воображаемой докторши на реальную рассказчицу. Когда же я с этим справилась, увиденное меня напугало. Обычная бледность мисс Винтер приобрела желтовато-серый оттенок, а ее тело, всегда отличавшееся прямой осанкой, мучительно напряглось, словно с трудом выдерживало чей-то незримый натиск. По дрожанию ее губ было похоже, что она проигрывает эту борьбу; но затем ей все же удалось подавить гримасу боли.

Я в тревоге поднялась со стула, не зная, что предпринять.

— Мисс Винтер! — воскликнула я растерянно. — Что с вами?

— Мой волк… — пробормотала она что-то в этом роде, и при попытке заговорить губы ее вновь задрожали.

Она закрыла глаза; дыхание ее было тяжелым и неровным. Я уже хотела звать на помощь Джудит, но мисс Винтер, похоже, сама справилась с приступом. Теперь она дышала спокойнее, лицевые мышцы перестали дергаться, и, хотя смертельная бледность еще не прошла, она смогла открыть глаза и взглянула на меня.

— Лучше… — произнесла она слабым голосом. Я медленно заняла свое место на стуле.

— Мне послышалось, вы что-то сказали о волке.