Диана Сеттерфилд - Тринадцатая сказка

В первый раз я вывязала лишнюю пятку еще в молодости. То был солнечный весенний день. Я сидела у открытого окна, в саду все цвело и благоухало. Я тогда вязала носок из синей шерсти. Для одного… Словом, для моего жениха. Имя его я тебе называть не буду, в этом нет нужды. И вот сидела я у окна, да и замечталась. Глупые девичьи грезы: белые воздушные платья, горы пирожных и прочая дребедень. Потом взглянула на вязанье, а там у меня две пятки! Резинка, потом пятка, а дальше стопа и — вторая пятка. Ну и хохотала же я!.. А что, не огорчаться же, в самом деле? Невелика проблема: распустить часть носка и довязать его правильно.

Я уже вынула спицы из вязанья, когда гляжу: по дорожке через сад сломя голову бежит Китти, и лицо у нее не то чтобы бледное, а даже вроде как зеленоватое. «Что это с ней стряслось?» — думаю я. А она как увидела меня в окошке, так и стала на месте столбом. И вот тут я поняла, что беда приключилась не с Китти, а со мной. Она открыла рот, но сперва даже мое имя выговорить не могла. И по щекам — слезы ручьями. А потом она выпалила все одним духом.

Это был несчастный случай. Мой жених пошел в лес со своим братом. Хотели пострелять куропаток. А это было запрещено. Кто-то их заметил, они перепугались и — наутек. Дэниел, его брат, первым добежал до приступки у изгороди и перемахнул на ту сторону. А у моего жениха приклад ружья возьми да и застрянь между жердин! Ему бы остановиться и вытащить его не торопясь, но позади уже слышен топот. Вот он в панике и дернул ружье за ствол. Дальше, думаю, нет нужды рассказывать. Сам знаешь, что бывает в таких случаях.

Я распустила вязанье. Все петли одну за другой, ряд за рядом. Это совсем не трудно. Вытащи спицы, потяни за нитку, и все само расползется. Петля за петлей, ряд за рядом. Я распустила вторую пятку, но на этом не остановилась: дальше пошла стопа, первая пятка, резинка… Петля за петлей распускаются быстро, стоит лишь потянуть ниточку. И вот уже больше нечего распускать — только синяя пряжа кучкой лежала у меня на коленях.

На то, чтобы связать носок, надо не так уж много времени, а распустить его можно и вовсе в момент.

Так что мне осталось только смотать шерсть в клубок, чтобы потом связать из нее что-нибудь другое. Но я, хоть убей, не помню, что я сделала с той синей шерстью.

Во второй раз история с двойной пяткой случилась, когда я уже начала стареть. Мы с Китти тогда сидели в этом доме перед камином. Прошел полный год со дня смерти ее мужа, и чуть меньше года — с того дня, когда Китти переселилась ко мне. Я видела, что она понемногу оправляется. Она стала чаще улыбаться и проявлять интерес к разным вещам. И уже не заливалась слезами всякий раз, как услышит его имя. Мы сидели друг против друга, и я вязала ночные носки для Китти; это были мягкие носочки из ягнячьей шерсти, розовые — под цвет ее халата. У Китти на коленях лежала книга, но она больше смотрела не в нее, а по сторонам. Я поняла это, когда она сказала: «Джоан, ты вяжешь пятку по второму разу».

Я взглянула на вязанье — так и есть!

«И как это меня угораздило?» — удивилась я. Она сказала, что будь это ее вязанье, тут и удивляться было бы нечему. С ней такое случалось постоянно: то вывяжет две пятки, а то и вовсе ни одной. Своему мужу она связала несколько носков без пяток — прямых, как шланг. Мы посмеялись. «Но на тебя это совсем не похоже, — сказала она. — Обычно ты не бываешь такой рассеянной».

«Однажды такое со мной уже было, — сказала я. — Всего один раз». И я напомнила ей историю с моим женихом. Рассказывая, я аккуратно распустила часть носка со второй пяткой и стала довязывать его правильно. Я не отрывала глаз от работы, чтобы снова не напортачить, потому как уже темнело. И вот я закончила рассказ, а она молчит. Я решила, что она задумалась о своем муже. В конце концов, я сетовала на свою давнюю утрату, а ведь ее утрата по сравнению с моей была совсем свежей.

Стало уже слишком темно, и я решила довязать носок на другой день. «Китти!» — позвала я. Никакого ответа. «Китти?» Я сначала подумала, что она спит. Но это был не сон.

Она казалась такой умиротворенной. На лице ее застыла улыбка, как будто она радовалась скорой встрече со своим мужем. В то самое время, когда я возилась с этим носком и вспоминала давно минувшие дни, она тихо ушла, чтобы соединиться с ним на том свете.

Теперь ты, надеюсь, понимаешь, почему я встревожилась в ту грозовую ночь, обнаружив двойную пятку на своем вязанье. Когда это случилось в первый раз, я потеряла жениха. Во второй раз я потеряла сестру. И вот третий раз. Но мне уже некого было терять. Осталась только я сама.

Я взглянула на носок. Серая шерсть. Простенькая вязка. Он предназначался для меня.

«А стоит ли горевать?» — подумала я. У меня в этом мире уже не осталось близких людей, и моя смерть никого не заставит страдать. Это само по себе немалое утешение. В конце концов, я прожила достаточно долгую жизнь, не то что мой бедный жених. Мне вспомнилось счастливое выражение лица Китти сразу после ее ухода. «Может, оно и к лучшему», — сказала я себе.

Я начала распускать вторую пятку. Ты можешь спросить: «Разве теперь это имело значение?» Понимаешь, я не хотела, чтобы меня нашли с этим дурацким носком. Я представила, как люди судачат: «Старуха под конец выжила из ума. Ее нашли с вязаньем на коленях, и представляешь: на том носке было вывязано сразу две пятки». Нет, я не хотела давать им повод для пересудов. И я стала распускать вязанье, в душе готовясь к близкой смерти.

Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг я услышала какой-то шум за дверью. Похоже на писк маленького зверька. Сперва я не обратила на него внимания, потому что в мыслях уже была далеко, на полпути между жизнью и смертью. Но звук не умолкал. Мне показалось, что он обращен прямо ко мне. И то сказать: к кому еще можно было обратиться в этой глуши, да еще в такую ночь? Я подумала, может, это заблудившийся котенок. И хотя мне было не до каких-то там котят — я готовилась к встрече с Творцом, — мысль о том, что он сидит под дверью, испуганный и промокший, мешала мне настроиться на нужный лад. И я сказала себе: «Если ты собралась помирать, это еще не причина для того, чтобы отказывать Божьей твари в тепле и пище». И потом, скажу тебе честно, мне подумалось, что было бы неплохо в свою последнюю минуту иметь рядом какое-то живое существо. Я встала и пошла к двери.

Представь себе мое удивление, когда я выглянула наружу!

Там, под навесом крыльца, тихо попискивая на кошачий манер, лежал завернутый в какую-то холстину младенец! Ты, бедняжка, совсем замерз, вымок и проголодался. Сперва я просто не поверила своим глазам. А когда я взяла тебя на руки, ты увидел меня и сразу перестал плакать.

Я не стала задерживаться снаружи — тебя надо было срочно обогреть и накормить. Потому я лишь быстро огляделась вокруг, стоя на крыльце. Я никого не увидела и не услышала. Только ветер шумно трепал деревья на краю леса. Не помню, заметила ли я тогда же столб дыма от пожара в Анджелфилде или узнала о нем уже позднее. В тот момент мне было не до каких-то там пожаров.