Екатерина Вильмонт - Бред сивого кобеля

– Но тогда зачем же он вернулся? – едва слышно пролепетала Туся, хватаясь за соломинку, хотя она сразу поверила в эту страшную версию.

– А влюбился! Ты, Туська, баба такая, от тебя мужики иногда мрут как мухи, даже голливудские, а поскольку он не привык себе ни в чем отказывать, то почему бы и не увести жену у сына? Это прикольно! И очень стимулирует в пожилом возрасте.

– Подожди, Аль, но ведь это всего лишь догадки… Это еще доказать надо.

– Туська, у тебя есть фотографии?

– Какие?

– Ну Лешкины детские?

– Да нет, они у Ниночки.

– Она еще не уехала?

– Уехала.

– У тебя есть ключи от ее квартиры?

– Конечно.

– Поехали.

– Куда?

– Совсем отупела? К Ниночке, альбомы смотреть!

– Нет, я не хочу… Я завтра, сама…

– Ну уж нет, я теперь тебя одну не оставлю, все слишком далеко зашло. Кстати, все еще может оказаться полной чихней, плодом моего больного воображения. Давай-давай, бери ключи.

– Аль, я боюсь.

– Раньше надо было бояться, когда давала невесть кому, а теперь чего уж…

– Как ты не понимаешь, я его люблю…

– Какая, на фиг, любовь? – не своим голосом заорала Алька. – К кому любовь? Да он же подонок, Туся! Ну ладно, первый раз он не знал, но теперь-то уже знает и сознательно уводит жену у сына. Это, по-твоему, не подлость? Он обязан был сказать тебе все, когда приехал. О-бя-зан, понимаешь? А он трус! Он вообще трус! Тогда сбежал, а теперь смолчал. Как можно такого любить? Ерунда, охолонешь. Но сперва все-таки следует убедиться.

– Может, ты и права, – вяло откликнулась Туся.

В квартире у Ниночки повсюду были видны следы поспешного отъезда. Туся машинально принялась убирать разбросанные вещи.

– Ты больная? – накинулась на нее Алька. – Давай тащи альбомы. Да не расползайся ты в манную кашу, может, все еще и не так…

– Так, я чувствую, что так… – едва слышно прошелестела Туся. И пошла за альбомами. – Вот! Правда, я не уверена, что тут есть его фотографии… Я так поняла, что он не был Ниночкиной великой любовью…

– Ну и что? Мало ли чьи фотографии мы храним.

– Но ведь прошло столько лет, мы можем его не узнать. Лешке тридцать пять, а папаша смылся, когда ему было два…

– Алименты хоть платил?

– Платил, кажется.

Алька принялась энергично листать альбомы, а Туся сидела в кресле, бессильно уронив руки и закрыв глаза. В голове не было ни одной мысли, только бесконечная усталость.

– Так, посмотри, это кто?

Она открыла глаза.

– Это Ниночкин брат, Лешкин дядя.

– А это?

– Не знаю, но не он.

– Точно?

– Точно.

– Блин, ты тоже смотри, быстрее будет.

– Не хочу.

Алька возмущенно запыхтела.

– Так, – проговорила она вскоре, – а вот это, я подозреваю, он. Хорош, обалдеть можно. Посмотри, он?

На фотографии был совсем маленький, не больше года, Лешка, которого держал на руках… Кирилл, молодой, ослепительно улыбающийся, с веселыми глазами.

– О-о-о-о-о! – застонала Туся.

– Значит, он! – с торжеством констатировала Алька. – Да, нехилый мужичок. Просто то, что доктор прописал. Правда, это было в незапамятные времена, но видать, хорошо сохранился, если ты так повелась… Но все равно козел и мерзавец! Скажи спасибо, я вовремя сообразила, а то могла бы дров наломать…

– Но что же мне делать? – взмолилась Туся.

– Поехать к нему и все сказать в лицо!

– У меня нет сил.

– Завтра скажешь. У вас же свиданка назначена, вот поедешь и скажешь. Хотя нет, ты ж при виде его небось сразу трусы скинешь, вот он тебе мозги и запудрит. Ночная кукушка и все такое… Ты лучше позвони и назначь встречу на нейтральной территории, в каком-нибудь кафе.

– Нет, Алька, не стану я с ним встречаться. Зачем? Я просто позвоню и скажу… Или нет, позвони ты…

– А я тут при чем?

– Позвони и скажи, что я все узнала и больше не желаю его видеть…

– Я могу. Мне ништяк, но только так все же не делается. А потом я же буду виновата. Нет уж. Звони сама. Наберись храбрости и позвони.

Алька схватила трубку радиотелефона и сунула ее Тусе в руки.

– Звони давай, скажешь все – легче будет.

– Нет, сейчас он спит.

– А ты почем знаешь?

– Он сказал, что поедет и ляжет спать…

– Ничего, проснется!

– Нет.

– Тебе его жалко? Он утомился, бедненький, трахая жену сына, и теперь отдыхает! Сволочь!

– Знаешь, Аль, если я не позвоню и завтра не приеду, он поймет…

– Ерунда! Он решит, что ты заболела или у тебя что-то случилось… О своей вине он подумает в последнюю очередь, можешь мне поверить, я эту породу знаю. Звони.

– Я не помню телефон наизусть.

– Хорошо, где твоя записная книжка? Или он у тебя в мобильнике забит?

– Алька, ну что ты меня мучаешь? Мало тебе, что ты меня ножом ударила, так надо еще этот нож поворачивать в ране, да?

– Ах это я тебя мучаю? Я нож поворачиваю? Да еще какой пошлый, затертый образ! Я не обижаюсь на тебя только потому, что жалею. Ты, дура, влипла черт-те во что…

– Я не влипла, я влюбилась… страшно, смертельно, до потери пульса… Никогда ни с кем, слышишь, никогда и ни с кем мне не было так легко, просто, весело… у меня не было никаких тяжелых мыслей, я сразу ощутила такую радость жизни, какой никогда раньше не…

– А он оказался снохачом.

– Что?

– Он снохач, слыхала такое слово? Явление знаешь ли не новое, но если это уж такая охренительная радость жизни, то… Валяй, радуйся дальше, кто тебе запрещает? Можешь не волноваться, я язык за зубами держать умею. Радуйся на здоровье!

– Нет, теперь я не смогу. Не посмею уйти от Лешки… Бросить его ради отца, который тоже его бросил… Это двойное предательство… Даже тройное…

– Это еще почему?

– А Ниночка?

– Значит, просто бросить Лешку ради первого встречного трахальщика можно? Наплевать на Ниночкины с ним отношения тоже можно? А теперь нельзя?

– Теперь нельзя.

– Чушь собачья! Старомодное ханжество, предрассудки! Если ты так его любишь, плюй на все и торжествуй! В конце концов, Лешке вовсе не обязательно сообщать, что он его отец. Они могут никогда в жизни не встретиться.

– Нет, я не хочу так…

– А как ты хочешь?

– Я умереть хочу.

– Привет, приехали! Умереть от преступной любви – как романтично! Фу-ты ну-ты! Знаешь что, Туська, давай считать, что мы с тобой сегодня просто не виделись, я ничего не говорила! Забудь это как страшный сон. Вали в свой Прованс и будь счастлива.

– Ты правда думаешь, что это возможно?

– Почему нет, все в этой блядской жизни возможно.

– Я знаю, что делать!

– Интересно послушать.

– Я сейчас напишу ему письмо, а ты отвезешь его в гостиницу и отдашь портье.

– Ты в состоянии сейчас написать письмо?

– Я попробую. Коротенькое совсем.

– Что ж, может, это и вправду проще всего.

Туся пошла на кухню, захватив листок бумаги, села за стол и, ни секунды не думая, написала: