Джей Дайс - Вашингтонская история

— Я просто не могла испортить Тэчеру вечер, — сказала она.

— Мне хочется познакомить вас кое с кем из моих новых друзей, — заметила миссис Биверли, — но сначала — мятной настойки со льдом! Убеждена, что у вас пересохло в горле после такого ужасного дня.

— Я просто умираю от жажды, — признался Тэчер.

Фейс осторожно огляделась. Гостей было человек двадцать пять — тридцать, и она увидела немало знакомых лиц; заметив на себе чей-нибудь взгляд, она улыбалась и кивала головой. Из Департамента никого не было. От радости она почувствовала даже некоторое расположение к миссис Биверли: не такая уж она в конце концов кривляка, эта старуха. Правда, лицо у Илейн Биверли — настоящая рельефная карта, на которой бесшабашный образ жизни оставил свои вмятины и бороздки. Ее седые волосы тщательно причесаны по последней моде. Потухшие глаза искусно подведены, тонкие губы, растянутые в любезной улыбке, ярко накрашены. Прямой аристократический нос удивительно напоминает нос Тэчера и, будь он немного подлиннее, придал бы ее лицу сходство с лошадиной мордой. Но и такая, как есть, она недурно выглядела бы в модном журнале, на фотографии, запечатлевшей оперную премьеру, или в кинохронике, где показан прием в Белом доме. Лишь изредка на лице ее появлялось усталое, измученное выражение; случалось, в небольшой компании, подвыпив, она подходила к великолепному концертному роялю и принималась петь хриплым голосом, еще сохранившим следы некогда прекрасного контральто. Романс был всегда один и тот же:

В таких случаях Фейс в глубине души всегда жалела Илейн Биверли.

Точно во сне Фейс машинально взяла серебряный стаканчик с подслащенной настойкой, сильно замороженной и пахнувшей мятой.

— Фейс, милочка, — услышала она голос миссис Биверли, — вы сегодня просто прелесть в этой пушистой белой жакетке. Но вы чем-то расстроены и уж очень бледны — даже ваш прелестный загар не может этого скрыть! Вы слишком много думаете о Тэчере! Я хочу вас сегодня познакомить кое с кем — прелестный человек и такой блестящий — истый испанец! Тэчер просто убьет меня, когда его увидит!

Фейс позволила себя увести, и через минуту миссис Биверли уже представляла ей смуглого красивого молодого человека, которого она назвала сеньором Хосе Кьепо де Мола. Фейс быстро обнаружила, что он почти не говорит по-английски, и, следовательно, ей предстояло весь вечер развлекать его беседой по-испански. Ловко подстроено, а Илейн Биверли уже и след простыл.

Обычно Фейс на таких вечерах придерживалась тактики улыбчивого молчания. Ей попросту не о чем было разговаривать с этими людьми, — она как-то не могла найти с ними общего языка. Их флирт и сплетни мало интересовали ее, политические взгляды вызывали лишь удивление, а болтать ради того, чтобы поддерживать разговор, она не умела. Эти люди казались ей похожими на русского графа, который писал светскую хронику для журнала Сисси Петтерсон. К тому же Тэчер строго-настрого запретил ей говорить, что она работает в правительственном учреждении секретарем и имеет недурную деловую репутацию. (Унижение, которое он испытывал от того, что его жена работает, еще было ей понятно, но почему секретарская работа казалась ему особенно унизительной, — она никак не могла уразуметь.)

Однако испанец — это совсем другое дело: тут нужно быть simpatica [3] Симпатичной (исп.). . Задачу ей облегчала любовь к испанскому фольклору, недурное знание лучших произведений испанской литературы и страстный интерес к событиям, происходившим в Испании. Все это она унаследовала от своего отца.

Она готова была наброситься на сеньора Мола с расспросами, но сдержалась.

— Вы недавно из Испании? — медленно спросила она по-английски.

— Да, — ответил он с сильным акцентом. — Я в посольстве. Я был личным помощником самого каудильо! [4] Вождя (исп.) — имеется в виду Франко. — В голосе его звучала неприкрытая гордость.

— О! — произнесла Фейс, слегка отстраняясь от него: ей не хотелось, чтобы он коснулся ее, пусть даже случайно. Она достаточно хорошо знала каудильо. Не забыла она и того, какая атмосфера царила в посольстве во время ее последнего посещения.

Это был прощальный прием, который устроил посол, прежде чем передать полномочия фашистам — представителям франкистского режима, признанного правительством Соединенных Штатов. Зоркие глаза наблюдали за этим приемом сквозь занавески на окнах посольства Муссолини с противоположной стороны улицы. Фейс грустно прошла по давно не стриженной лужайке и вошла в коридор, заставленный сундуками и картонками. Какая-то старушка в черной кружевной мантилье сидела в прихожей и, прикрывшись веером, плакала. А во внутреннем дворике посол, похожий на ученого с черной вандейковской бородкой, откупорил бутылку старого, чудесного хереса и, наполнив бокалы, воскликнул: «За Испанию!»

Должно быть, сеньору Мола не очень понравилось выражение, появившееся в ее глазах, потому что он неловко потоптался на месте, а потом со словами: «Надеюсь вы извините меня, сеньора», — покинул ее под предлогом, что ему надо наполнить пустой стакан.

И Фейс, изобразив, по обыкновению, на лице улыбку, осталась одна. Хозяйка на время забыла о ней, и, воспользовавшись этим, Фейс собиралась с силами, готовясь к очередному знакомству; она вспомнила, что пользовалась особым успехом у венгерских баронов, с ними она могла по крайней мере говорить о лошадях. Немало мужчин интересовалось ею на этих вечерах у миссис Биверли, но ни один не задерживался подле нее. Пожалуй, думала Фейс, не будь она так застенчива, все было бы куда проще: проводить с ними время — отчего же нет, только бы в душу не лезли. Но, увы, она, к сожалению, не фарфоровая статуэтка!

Сейчас она могла вволю наблюдать за Тэчером: он оживленно болтал с прелестной англичанкой, которую Фейс хорошо знала, — некоей Констанс Конингсби. Летнее платье Конни было очень красиво, сразу видно, что сшито в Париже. Это была типичная англичанка с белоснежной кожей и легким румянцем. Хотя и очень сдержанная от природы, она не скрывала, что наслаждается беседой с Тэчером. Несколько раз, отхлебнув из бокала, она заливалась смехом. Смеялся и Тэчер; глаза его блестели победоносным блеском. Давно Фейс не видела в его синих глазах такого огонька. И вот сейчас, глядя на него, она поняла, что не смогла дать ему счастье; возможно, этого не смогла бы ни одна женщина, но Фейс Роблес это безусловно не удалось. Ей не хотелось раздумывать над тем, кто здесь виноват, — просто так вышло: сказалось и несходство характеров и целый комплекс не поддающихся учету обстоятельств, которых ни он, ни она не могли предвидеть.