Джей Дайс - Вашингтонская история

Надеясь произвести выгодное впечатление на членов комиссии, Фейс постаралась одеться к лицу — жемчужно-серое чесучовое платье с ярким цветным поясом, красные сандалии, короткая нитка крупных красных бус на шее и сумочка из красной соломки… «Это очень элегантно, — подумала она, — и совсем не броско». Она была довольна своей внешностью, довольна тем, что выглядит, как любая из ста тысяч средних американок — только, конечно, она была совсем иной. Она — единственная и неповторимая личность: Фейс Роблес Вэнс.

Впереди было еще много свободного времени, и, она решила провести его, как обыкновенный турист, осматривающий достопримечательности Вашингтона. День выдался серый, пасмурный, поэтому мраморные здания, лишенные игры света и тени, казались огромными каменными глыбами, холодными и почему-то даже отталкивающими. Фейс стояла у длинной широкой лестницы перед колоннадой Верховного суда и разглядывала надпись на фронтоне: «Все равны перед законом». Дейн Чэндлер верит в это, подумала она; быть может, в лучшие времена он станет членом Верховного суда. Кто знает? Бывают и более странные случаи. Погруженная в свои мысли, она остановилась у одного из величественных фонтанов и закурила. Сигарета была выкурена почти до конца, когда Фейс заметила, что пальцы ее слегка дрожат — потому ли, что она думала о Чэндлере, или потому, что ее неизбежно ждет заседание комиссии, — она сама не знала.

Фейс медленно прошла мимо бронзового Нептуна и поднялась по многочисленным ступенькам библиотеки конгресса, решив еще раз взглянуть на Декларацию независимости. Как гордился отец, когда ей в школе задали учить Декларацию наизусть, и как любил слушать, когда. Фейс, жестикулируя, читала ее вслух! Он в конце концов стал пламенным американским патриотом… Пергамент покоился в массивном футляре из полированной бронзы, под желтым стеклом, а возле, вытянувшись, как по команде «смирно», стоял часовой с ружьем. Декларация, думала Фейс, и речь Линкольна в Геттисберге — величайшее, что создано на английском языке.

«Мы считаем эти истины непреложными: что все люди от рождения равны; что они от рождения наделены Создателем неотъемлемыми правами; что в числе этих прав — жизнь, свобода и право на счастье…»

Фейс заставила себя поглядеть на ручные часы — еще не пора, но времени осталось мало. Она не спеша пройдет мимо старого здания палаты представителей: на это еще хватит времени. Когда она отошла от святыни, ей вдруг показалось, что часовой следит за ней. Ну что за глупые мысли лезут в голову! Конечно, он следит глазами за каждым прохожим и, надо полагать, за хорошенькими женщинами — особенно.

В одиннадцать часов, минута в минуту, она вошла в приемную комиссии. Черненькая девица с пухлой мордочкой (наверное, родственница какого-нибудь конгрессмена, — мелькнуло в голове у Фейс) сидела за небольшим столиком и лениво стучала по клавишам машинки. «Ну и ну, — подумала Фейс, — да ее и четверти часа не продержали бы в отделе мистера Каннингема!»

— Я — Фейс Вэнс, — сказала она.

Девица заглянула в какую-то бумагу.

— Угу, — ответила она, не подымая глаз, — посидите пока. Вас скоро вызовут. — И снова как ни в чем не бывало принялась печатать.

Фейс уселась на кончике длинной скамьи, жесткой и истертой от многолетнего употребления. Сев, она ощутила стеснение в груди и легкую тошноту. Она волнуется так, будто ей в самом деле есть чего бояться. Видимо, достаточно быть на подозрении, чтобы почувствовать себя виновной в несуществующих проступках… Потянулись минуты ожидания.

Фейс уставилась на двойные, высотой футов в пятнадцать двери, ведущие в зал заседаний, плотно закрытые и приглушавшие выкрики, которые по временам доносились изнутри. С особым вниманием она рассматривала большие медные дверные ручки, украшенные сложным рисунком в стиле рококо и, очевидно, скопированные с европейских дворцов. Вот ручка повернется, сказала она себе, и настанет ее час…

Через полчаса ручка повернулась, кто-то приоткрыл дверь, и Фейс вся напряглась, привстав с места. Вышли три человека с красными, разозленными лицами; их сопровождал солдат из охраны. Дверь опять захлопнулась; трое пошли к выходу, что-то невнятно бормоча. На лице часового было написано насмешливое презрение.

— Кто это? — нерешительно спросила Фейс у девушки за пишущей машинкой.

— Профсоюзные лидеры, — ответила та скучающим, томным голосом. — Вчера одного привлекли за лжесвидетельство, другого — за неуважение к конгрессу. Третьего, может, отпустят.

— А за что же все-таки их привлекли?

— Один говорил слишком много, другой совсем не пожелал говорить, а третий — не знаю. Может, он свидетельствовал против тех двух.

Снова прерывисто застучала машинка. Фейс все сидела и ждала.

— Как жарко становится, — заметила она через некоторое время.

— Разве? — отозвалась девица. — Здесь кондиционированный воздух.

— Вот как, — сказала Фейс.

Вскоре медная ручка снова повернулась, и из зала вышел Джим Грейсон с пачкой бумаг в руках. Фейс узнала его тотчас же и задрожала от ненависти. Но Грейсон, очевидно, даже не заметил ее.

— Займитесь этим, — кратко приказал он, бросив бумаги на столик перед машинисткой.

Затем он повернулся в сторону Фейс, и на его безмятежной физиономии появилось удивление.

— Как, это вы? — сказал он, словно ожидая увидеть кого-то другого, и неторопливой походкой подошел к ней. — Вот приятный сюрприз!

— Да, странно, не правда ли? — ответила Фейс, опять, глядя на его пальцы. Сейчас они казались еще более пухлыми и белыми, чем когда держали бокал с мятной настойкой.

— Комиссия объявляет перерыв на завтрак, — сказал Грейсон. — Не угодно ли присоединиться ко мне?

— Я… — Фейс старалась взвесить все возможности. — Я, к сожалению, должна… — Нет, она не сможет сидеть с этим человеком за одним столом, даже если это облегчило бы ее участь. — Мне очень жаль, — сказала она, — но в такую жару я обычно не завтракаю. У меня пропадает аппетит.

От Грейсона явно попахивало виски.

— Во всяком случае, вам незачем ждать здесь, — сказал он и добавил гораздо более резким тоном: — Но смотрите, вы должны вернуться ровно к двум.

Он вошел в зал, захлопнув за собой массивную дверь.

Фейс, ошеломленная, встала и разгладила рукой юбку.

К двум часам! Как видно, они не слишком точны и считают, что время тех, кого они вызывают, всецело принадлежит им. Быть может, лучше позвонить Дейну Чэндлеру сейчас, а не после заседания, как он ей велел? Нет, это бесполезно. Что она может ему сообщить? Только то, что ее заставляют ждать? Он, должно быть, и сам это знает. Она и без того доставила ему немало хлопот; надо подождать, пока все кончится.