Джей Дайс - Вашингтонская история

— Мы собрались на это заседание не для того, чтобы слушать оскорбления в адрес комиссии! — раздраженно бросил Раш. — Самый факт, что такое заседание состоялось, доказывает добросовестность Департамента. Или заявители считают, что мы должны всех автоматически обелять? Ерунда! Сущая ерунда!

Фейс вдруг стало бесконечно скучно, и она перестала слушать. Слова! А что толку? Комиссия все давным-давно решила. Фейс видела это по лицам. Зачем же тогда волноваться?.. Зачем?.. Перед ее мысленным взором вдруг промелькнула пустая детская кроватка. Вот о чем она должна волноваться: ведь она сражается за все, что ею утеряно… и всем этим перепуганным сановникам надо сказать, что она не перестанет сражаться… даже если будет терпеть одно поражение за другим…

Она заставила себя сосредоточиться и слушать. Выступал Аб Стоун — он говорил стоя, опираясь на большой стол, так что вены вздулись на его сильных руках. Ей была видна только складка наего затылке да багровая шея, красноречиво свидетельствовавшая, каких усилий ему стоит сдерживаться. О чем это он говорит?.. Ах да, конечно, он говорит о ней, — и о множестве таких, как она, разбросанных, подобно отпечатанным ею документам, по всем правительственным учреждениям.

— Союз государственных служащих, — говорил в это время Аб, — не может спокойно пройти мимо такого произвольного ущемления прав одного из своих членов. Нарушение прав одного из нас грозит нарушением прав всех! Это создает прецедент, и если дело дальше так пойдет, то в правительственных учреждениях воцарится террор. Всех возьмут на подозрение! Потом зараза эта перекинется в штаты и округа, в муниципалитеты и сельские местности. И тогда разве хоть один государственный служащий будет считать себя в безопасности? Нет, ни один! Ни учитель, ни мусорщик не смогут спокойно работать — над ними будет тяготеть страх, что их могут тайно обвинить, лишить работы и репутации честного человека! Не медля ни минуты, надо прекратить это безумие! Не медля ни минуты — в этом обязанность комиссии!..

Когда он кончил, над столом словно пробежала искра враждебности — так электричество потрескивает над спиной ощетинившейся кошки. Ясно: что бы Аб ни сказал, все обернется против нее. Их возмущало и бесило, что она — член профсоюза. Они осудят ее хотя бы уже за это, подумала Фейс. Ну конечно, она ведь «связана» с Абом Стоуном. Связи делают ее преступницей… но эти же связи делают ее и сильной. Сейчас действует первое положение, позднее начнет действовать второе. Все меняется, непрестанно течет! Важно только знать, куда!

Она вздрогнула. Кто-то назвал ее имя. Ей показалось, что голос доносится откуда-то очень издалека, — голова у нее кружилась. Но нет, вопрос прозвучал совсем близко. Аллисон Раш обращался к ней.

— Миссис Вэнс, — нетерпеливо повторил он, поскольку она сразу не откликнулась, — миссис Вэнс, мы хотим задать вам один прямой вопрос. Вам, должно быть, известна ответственность за ложные показания правительству. Итак, нам хотелось бы знать, являетесь ли вы американской гражданкой?

— Да, являюсь! — громко ответила она. И тут же подумала: «Гораздо громче, чем нужно в такой комнате».

— Вы можете доказать это?

Но прежде чем она успела ответить, раздался голос Чэндлера:

— Разрешите, я отвечу на этот вопрос вместо заявительницы? — Раш кивнул в знак согласия, и Чэндлер продолжал: — Метрической записи в нашем распоряжении нет. Мы предприняли тщательнейшие розыски и выяснили, что запись либо утеряна, либо сожжена — точно сказать нельзя. К несчастью, в живых нет ни одного родственника миссис Вэнс, который мог бы подтвердить, где она родилась. Однако все указывает на то, что заявительница — гражданка Соединенных Штатов. Департамент может не беспокоиться по этому поводу.

— Нет, Департамент обязан беспокоиться по этому поводу! — рявкнул Раш. — Федеральное правительство не нанимает на службу иностранцев! Более того, лица, дающие о себе ложные сведения, подлежат наказанию. Сообщение сведений, не соответствующих действительности, карается штрафом и тюремным заключением, и вам это хорошо известно, мистер Чэндлер. Откровенно говоря, мне кажется, что заявительница еще счастливо отделалась, если ее просто уволили по неблагонадежности, а не предали суду! Определенные правительственные органы имеют право направлять подобные дела в совет присяжных! Для заявительницы было бы самым правильным просить, чтоб дело ее прекратили и прекратили навсегда! Известно, что заявительница работала на иностранное правительство, и потому едва ли может рассчитывать на снисхождение данной комиссии…

Больше Фейс слушать не могла.

— Иными словами, — воскликнула она, — вы хотите, чтоб я исчезла с ваших глаз точно какая-нибудь преступница! А я ни в чем не виновата и не стану спасаться бегством! — Она приподнялась и тут же в изнеможении снова опустилась на стул.

За столом неодобрительно зашептались. Обе женщины покачали головами, мужчины нахмурились. Круглая физиономия Раша сначала покраснела, затем побледнела. Он вытер лицо и голову платком.

— Разрешите мне сказать, господин председатель?

Голос принадлежал не Дейну, но показался Фейс очень знакомым. Мистер Каннингем, — она совсем забыла о нем. Да, это был мистер Каннингем. Он встал и через всю комнату направился к столу.

— Комиссия разрешает, — буркнул Раш.

— Благодарю вас, — сказал мистер Каннингем, вынимая изо рта трубку и проводя рукой по коротко остриженным волосам. — Чрезвычайно вам признателен. Я думаю, что мое выступление внесет некоторую ясность. На протяжении многих лет я был начальником миссис Вэнс, и просто не понимаю, как можно сомневаться в ее американском происхождении. Родилась она здесь или нет — право же, не имеет никакого значения. Это самая настоящая американка. Она была усердным и расторопным работником, отдавала все свои силы и способности родине. Чего же еще можно требовать? Если критерием является любовь к стране, где ты живешь и работаешь, то миссис Вэнс — бесспорная американка!

— Мистер Каннингем, — обратился к нему Раш, иронически поджимая губы, — а теперь разрешите задать вам один вопрос. Известно ли было вам, как начальнику миссис Вэнс, чем она занималась вне стен Департамента?

Мистер Каннингем помолчал, и лицо его снова стало мертвенно-бледным.

— Да, известно… — сказал он наконец.

— И будучи ее начальником, — продолжал Раш, — вы не сделали ей никакого внушения по этому поводу?

— Нет, не сделал. — Теперь уже голос Каннингема утратил прежнюю нерешительность.

— Вы, значит, одобряли это?

— Да, одобрял. — Он говорил тихо, но ясно и определенно. — Одобрял и продолжаю одобрять!