Зоя Туманова - Розы в ноябре

…В воскресенье — отпустила девочек, работала в читальном зале сама.

Столбы солнечного света тихо двигались среди золотистой, как масло, финской мебели, из нарядных керамических кашпо свешивались игольчатые каскады аспарагуса. Пусто было в зале — заходили ненадолго, листали журналы. Только у окна сидел парень в белой нейлоновой рубашке с закатанными рукавами. На столе — высокая стопа книг; читал бегом, пожирая страницы, что-то выписывал. Ася изредка поглядывала на него с теплым чувством: упорный они народ — заочники, вечерники…

И вдруг он встал, подошел. Спросил смущенно «Вы не помните, как будет по-английски „поворачивать“?»

Ася помнила.

Пока он записывал, благодаря, — рассмотрела. Показалось: где-то уже видела это лицо, красивое чересчур эталонной, пожалуй, красотой…

Впрочем, чуть сдвинулись брови, и впечатление исчезло: в правильности черт проступил характер. И тогда всплыло из глубин памяти «штык-укол-что-то около…»

Так началось знакомство.

Он приходил заниматься, — и вправду оказался заочник.Иногда заговаривал с Асей. Тихо-серьезный, сдержанный,говорил подчеркнуто правильно, почти по-учительски,однажды сказал что-то не совсем точно и, поняв по лицу Аси, что допустил промах, так смутился, что оливковая матовость его кожи побурела…

С некоторых пор, слыша Фамилию «Штоколов», Ася как бы настораживалась внутренне — и уже ничто сказанное не пролетало мимо.

Главный инженер СУ-17, на вопрос корреспондента о лучших, назвал его — «Профессиональная подвижность. Поисковый ум». «Вдохновенный мастеровой, художник камня», — сказал приезжавший в город поэт. Прораб Антипов выразился так: «Стоит по работе на видной высоте».

На выставке изокружка висели три работы, подписанные «А. Штоколов» — виды пустыни. Привлекало в них уменье очертить главное, немногословье красок.

Однажды Андрей заглянул и к ним, в драматическую студию. «Познать самого себя как артиста» наотрез отказался, но к делу присматривался внимательно.

В другой раз пришел не один. Познакомил:

— Женя, Склярова, из нашей бригады. Поет, пляшет, а главное — не робеет…

Ася посмотрела — блондиночка пастельных тонов, личико — среднестатистическое, ничего особенного — для всех. А для Андрея?

Поручила новенькую своему «помрежу» Гоге — он начал задавать этюды, требовал «расковаться», «жить в предлагаемых обстоятельствах». Андрей за ними поглядывал пристально. Выждав, сказал Асе потихоньку:

— Боюсь — не отвадит ли? Уж очень круто взялся. А ей кружок нужен, очень. Характер с трудностями. И траектория биографии не сразу выпрямилась…

Попросил Асю, чтоб приглядывала сама — пойдет ли дело. «Из нашей бригады — а к нам не только за профессией идут, так? Жить тоже надо учиться…»

Ася обещала сделать все «для вашей подшефной» — он ответил засветившимся взглядом…

И она вправду сделала все. Сумела подружиться с Женькой, Женечкой, подбирала ей книги, учила исподволь, ненавязчиво, как ходить, говорить, одеваться.

Девчушка оказалась милая, мешались в ней и задор, и непреодоленная деревенская стеснительность, и подхваченная у иных подруг вульгарность… Перед бригадиром своим Женя благоговела, называла даже и за глаза «Андрей Васильевич». Но нет, не была она для Андрея единственной. Той. Не она — а кто? Даже тетя Фая, осведомленная, как компьютер, ни с кем не сопрягала имя Штоколова.

Раз Женька затащила Асю «в общагу, на посиделки». В комнате на четверых набилось душ пятнадцать. Перед зеркалом, висящим в простенке, «работала над собой» Арина, Женькина подруга, — красила веки «под цвет туалета». Женька на «пятачке» меж кроватей и тумбочек умудрилась выдать «дроби» да с частушкой: «Моя милка тоненька, чуть потолще слоника, и не ширьше на лицо, чем парадное крыльцо!» Три девицы окружили, затормошили Асю, примеряли на ней шиньон: «Вот кому пойдет! И зачем вы всегда очки носите, Ася Михайловна?»

Ася от вопроса отшутилась, вернула девчатам их приставную красоту, заговорила об очередном спектакле, а после разговор, как по рельсам, съехал на самое главное: у кого кто и у кого какой. И так пошло оживленно, что Ася только обрывки и выхватывала, поворачивая голову:

— …на черта мне твой Федюнчик: психопат, дистрофик, башка узкая, как у Нефертити!

— …сама клинья под него подбивала…

— …провожались — до дребезжанья зубов, он — меня я — его…

— …он вроде бы очень, а я — нет, не реагирую.

— …а уж кто Андрея Штоколова посимпатичней?..

— …а толку? Девчонки говорили: и пригласит, и потанцует, и проводит, а у дверей, как дурак, «До свиданья!» — руку пожал и пошел… Баптист, что ли?

— …сама баптистка! Он красивой любви ищет, а не как ваши — лишь бы…

Странным образом, в пестрых и смешливых девичьих излияньих услышалось Асе именно это — про Штоколова, и еще непонятней, почему жаром гордой радости овеяло ее всю… «Что это со мной? Мне-то что за дело, кого ждет, чего ищет Андрей Штоколов?» Господи, да ведь я влюблена!

…Вот так оно и открылось — для себя, ни для кого больше.

Жизнь стала ожиданьем: вот придет вечер, — знакомая фигура у окна, за стопкой учебников… Вот заглянет на репетицию: «Как тут наша Марецкая?» Великолепные предлоги находились навестить стройку: надо же организовывать мероприятия, вовлекать… И столько хорошего бывало на свете, такого, что собирает всех: если присутствовал Андрей, это и значило, что есть все… А пришел он или нет — видела, не поворачивая головы, затылком, что ли… Знала его всяким — смеющийся и в сумрачном азарте работы. Видела торжественным, в строгом вечернем костюме — в президиумах. А однажды… Зимний день был: сырой, знобящий ветер, пахло близким снегом. Андрей вышел из медпункта. Нес перед собой руки, все в ссадинах, обмазанные «зеленкой». Улыбнулся, крутнул головой: «Ученичка бог послал — руки-крюки!.. Ну, и я виноват, так, видать, обучил!» Сам озяб, до синевы… «Ну, прямо лягушиный король!» — засмеялась Ася, прикоснувшись к холодным этим, зеленым рукам, и затопила, захлестнула с головой безысходная нежность: ты, ты, только ты, тобою бел белый свет!

Андрей охотно разговаривал с ней. Спрашивал, с искренним интересом, как дела в кружке. Завидовал: «Все вы успеваете!»

Ровный свет дружественности исходил от него, спокойная теплота звучала в голосе, пожатие руки было нежным и сильным. А иногда… иногда ей казалось: вот посмотрит чуть пристальней — и увидит… Потянется к ней, скажет: «Ася!»

…Вот так оно все и вспоминалось: смешное и горькое, тревожное и радостное, и ветер, не по-осеннему теплый, вздымал волосы Аси, ласково овеивал пылающее лицо, и песня, придуманная девочкой-соседкой, звучала, летела с ней неотвязно: «И снова речи невпопад — и холодеют плечи; а листья желтые горят — на тополях, как свечи…» И летела-спешила Ася Михайловна сообщить своим кружковцам о неожиданной репетиции с приезжим из столицы знаменитым режиссером…