Свен Лагер - Фосфор

«Жизнь — всего лишь сон». Вроде так эта история называлась. Нет, наверное, нет. Историю напечатали в «Ридерс дайджест», поэтому название, вероятно, выглядело как-нибудь так: «Загадочная покойница». А может быть, покороче и пожестче: «Смерть на шоссе». Пусть названий я не помню, байки в духе из «Ридерс дайджест» вечно застревают у меня в голове. «Да здравствует техника!» — и одновременно страх у цивилизации, мол, что творится на свете: кто-то стреляет, и пуля убивает прекрасное существо со струящимися волосами. «Чем бессмысленнее прогресс, тем интереснее!» — кричит каждый номер «Ридерс дайджест». И вот много лет спустя в моем мозгу открывается заслонка. И все эти истории выпадают из камеры призраков внутри, весь этот хлам, каким они мне теперь кажутся.

К примеру, история семьи, проснувшейся посреди ночи от непонятного жужжания. Муж спускается в кухню и видит у своего дома большие святящиеся пятна. Повсюду свет, а в воздухе что-то жужжит. Лично я всегда представлял себе это свечение как зеленую, прозрачную слизь. Мужик будит свою семью, потому что свечение исходит от самых неожиданных предметов. От насоса, от травы, от некоторых деревьев и их листвы. Как глубоководные рыбы, которых вдруг поймали и вытащили на воздух. Все светится, будто ожило. И все, что светится, — жужжит. А потом семья замечает, что светиться все вокруг заставляет ток оборванных проводов высоковольтной линии. Долгая история. Чем закончилась, я не помню. Да и не интересно было.

Возможно, именно с тех пор мне кажется, что мозг светится. Воспоминания в мозгу. Что воспоминания светятся как фосфор, как наэлектризованное желе. Вполне в духе историй «Ридерс дайджест», и вполне в духе Лауры. И снова ток, и снова что-то пульсирует у меня в голове, и мне становится плохо. Достаточно подумать о Лауре. А ведь это я ее бросил. Не она меня. Я сам ушел. Выдернул вилку из розетки, а ток на ней все равно остался. Стоило встретить ее на той вечеринке, и меня тут же вновь окружили эти жужжащие пятна. И я понятия не имею, как мне к этому относиться.

Когда мне было десять, этажом выше жила женщина, которая приносила мне журналы «Ридерс дайджест». Она жила на девятом и была стюардессой. Прочитав очередную партию журналов, она спускалась, звонила в дверь и вручала мне толстую стопку. У них были хорошие цветные обложки, а спереди всегда имелась большая картинка. Красивая, цветная. Правда, внутри находился исключительно текст, ничего, кроме текста и страшных рисунков периода пятидесятых годов, неизменно изображавших всякие ужасы вроде пожаров, железнодорожных катастроф, семейных ужинов, церковных богослужений, пустынь и центров космических исследований. Конечно же, тогда я еще не знал, что настолько отвратителен мир лишь на страницах журналов, потому что их породило искалеченное войной поколение, потому что их до сих пор намеренно делают похожими на выпуски «Сторожевой башни» [2] «Сторожевая башня» — «Der Wachtturm»: под этим общим названием в германоязычных странах выходят брошюры и книги религиозной организации «Свидетели Иеговы». . Все истории в «Ридерс дайджест» сводятся к одному: катастрофы или чудеса, и маленькие человеческие существа между этими молотом и наковальней. Истории я проглатывал, и они намертво заседали у меня в голове, тем более что смотреть с балкона нашей квартиры было не на что. Поселок для рабочих «Сименса» с мостом через железнодорожное полотно, за которым находились придорожная закусочная для дальнобойщиков и пункт химчистки. Больше ничего.

Обложившись кипами журналов, я читал истории одну за другой, то и дело задаваясь различными вопросами, например, куда летят выпускаемые в небо пули, когда стреляют в воздух те, у кого есть ружье, автомат или револьвер. Я думаю об этом всякий раз, когда вижу подобное по телевизору. Солдаты, остервенело палящие в воздух, одержав очередную победу, а еще полицейские, грабители, маньяки и революционеры. Все они, словно с цепи сорвались, стреляют в воздух. И куда, черт возьми, спрашиваю я себя, куда деваются их пули? Уж точно не застревают в небе, ведь бред же, правда? Кто мне это рассказал?

Каждый раз, когда начинается ливень, я невольно думаю, что весь этот свинец вот-вот снова рухнет на землю. Как короткий, сильный летний дождь.

Моя комната находилась на восьмом этаже того высотного дома и была заставлена желтой мебелью из ДСП. Даже ночник был вмонтирован в стенку, доходившую почти до моей кровати. Еще в этой крохотной комнатушке имелось окно, открывавшееся только сверху. Тем не менее я всегда знал, что прямо за стеклом — обрыв. А на дне пропасти — маленький затоптанный газон с неувядающим терновым кустом (или бог его знает еще чем) в середине. И никому так и не удалось его растоптать. А это окно… Ощущение клаустрофобии из-за того, что его можно только приоткрыть сверху, но не распахнуть по-настоящему. Поэтому оно было вечно открыто, и ночами я слышал гул автотрассы. Он казался металлическим пыхтением куда-то очень спешащих муравьев. Хороший был звук. Я устраивался поудобнее, вслушивался и читал при этом книгу. Книгу, буквы в которой становились все более расплывчатыми по мере того, как слипались глаза.

Шорох муравьев словно гипнотизировал меня. Дыхание успокаивалось. Я как-то читал книгу о морских путешественниках, слушавших песни сирен. «Когда оно закончится?» — начинал думать я некоторое время спустя. Что это за бесконечный саундтрек? Подобно пластинке без последней борозды. Потом я просыпался, ночник надо мной еще горел, а я лежал в постели одетый. Нужно было идти в школу. Песни сирен пропадали. За окном снова шумел день.

А вечером я опять лежал на кровати с книгой и прислушивался. Шумы и шорохи, думал я, рассказывают мне все истории на свете. Не просто байки из «Ридерс дайджест». Потому что должно существовать нечто большее, чем истории «Ридерс дайджест»! Иначе и быть не может! И у меня появлялось утешительное ощущение, что муравьиное пение рассказывает мне те, другие истории. Все разом. Это настолько во мне засело, что теперь мне кажется, в этом гуле заключается всё. Вся жизнь. И ее столько, что наполняет меня с невообразимой скоростью и все равно не знает конца и края.

Я рассказал об этом Лауре, однажды на озере. Вокруг была тишина, и я спросил ее, что она слышит. Слышит ли и она гул, появляющийся в ушах оттого, что так тихо. Я-то думал, возможно, это только у меня… Возможно, что гул автотрассы возвращается ко мне в те моменты, когда нет других звуков. Но Лаура лишь ответила, нет, здесь очень тихо. Потом она захотела поцеловать меня. Но мне хотелось слушать этот гул, понять, тот ли это, что в моей комнате, остался ли он у меня в голове. А она ни капельки не обиделась, такой милой была Лаура, такой хорошей.